Катрин Панколь - Новое платье Леони

– Мы все организуем, не волнуйся, – продолжала Фернанда. – Ты можешь заниматься своими делами, я справлюсь. Ты знаешь, когда я была маленькой девочкой, летом в Сен-Шалан приезжал цирк. Там была одна безногая артистка, ее звали мисс Никита. Очень пропорционально сложенная лилипутка, с необыкновенно красивым лицом, но без ног. Она перемещалась с невероятной скоростью, а знаешь, как у нее это получалось?

Рэй пробурчал «нет», ему было в высшей степени наплевать на эту мисс.

– Она ходила на руках, Раймон, на руках! Ты представляешь себе!

«Она на это способна, – подумал он, – способна научиться ходить на руках. Ради меня».

– Я что-нибудь придумаю, я не буду висеть на тебе, как ярмо. Мама здесь. Мама всегда с тобой. Мама сильная, она все сможет.

Да, она права. У нее всегда на все есть ответ. Это ей пришла в голову идея женить его на Леони, это она продиктовала брачный контракт, это она придумала, каким образом они втроем будут жить в маленькой квартирке, чтобы тратить меньше денег. Леони будет вместо служанки. Она большего не заслуживает, говорила Фернанда. Это именно она помещала деньги в банки, выбирала наиболее выгодные вклады, звонила в банки, спорила, находила нужные аргументы. Он ничем не стал бы без нее, и тут эта ужасная болезнь пожрала ее почти целиком, и теперь она висит у него на руках.

Он встал, пошел на кухню налить себе стакан вина.

– Хочешь водички, мам?

– А свари мне кофе, если тебе не трудно?

Рэй пошел кипятить воду. Слушал, как булькает чайник. Ему хотелось кого-нибудь ударить. Он яростно застонал и вцепился зубами в кулак. А этот гад Дюре еще к тому же стоит на своем, держится крепко! Рэй ходил к нему в камеру и пытался ставить ему условия.

– Ты выписываешь Леони, и полицейские уничтожают дело о вождении в состоянии алкогольного опьянения. Ты знаешь, чем ты рискуешь?

– Да, – сказал в ответ Дюре, глядя ему прямо в лицо, – давай, Рэй, делай свою грязную работу, меня это достало, мне противно, я никогда больше не стану твоим сообщником.

Он напрасно пытался сломить его угрозами, Дюре не уступал.

– Ты даже не можешь себе представить, насколько я лучше себя чувствую с тех пор, как решил, что все кончено. Ты испортил мне жизнь, Рэй, но теперь это кончено. Я хочу начать все с нуля.

– В твоем-то возрасте, – расхохотался Рэй. – Да это смешно!

– Нисколько. Это так омолаживает!

И Рэй понял, что ничего не может тут поделать.

Полицейские в конце концов его отпустили. Один даже пробормотал: «Однако у парня есть яйца, оказывается». Он еще смел им восхищаться! «Это выше моих сил, – подумал тогда Рэй. – Мы живем в фантастическом мире! Не осталось никаких истинных ценностей».

Чайник выключился. Рэй приготовил кофе. Принес его матери.

Перед ним – культи Фернанды: бедные культи, которые будут приносить ей страдания до конца жизни.

Он узнает брошку, которую подарил ей на Рождество, брильянтовую брошь, и вдруг замечает исступленный и решительный взгляд матери: я еще жива, словно говорит она, опираясь на руки, вот смотри: я уже начала упражнения, чтобы укрепить мускулы.

– Все нормально, мам? Точно все нормально? – дрогнувшим голосом спросил он.

– Не волнуйся, сыночек. Иди по своим делам. Принеси мне судно, я сама справлюсь, пока буду ждать тебя.

Он пошел искать судно, протянул ей его и обещал вернуться как можно раньше.

«Я семь шкур сдеру с Леони, я извлеку ее оттуда, даже если мне придется для этого ходить на руках, – тихо шипела с кровати Фернанда. – Между нами не все еще счеты сведены. Ах, они заставляли меня жевать обсосанные и обгрызенные ими листья артишоков! И она думает, что это ей так просто сойдет с рук! Вроде как святая невинность! Нет, поскольку папаша и сын умерли, пусть отвечает за них. И она еще не расплатилась. Я зато положила конец ее роману с тем парижанином с собачьей мордой. Это был отличный удар, надо признать. Она до сих пор не может понять, откуда же я узнала об этом. Все эти годы я читала в ее глазах: как же она узнала? Ну… пока она еще могла выдерживать мой взгляд! Потому что в конце концов она уже даже вопросов не задавала, ходила как в тумане, в полубреду. Потеряла человеческий облик! Но она дала моему сыну ребенка. У нее случайно это получилось, но все же это было кстати. Я ее не люблю, эту Стеллу, но она тем не менее спасла честь моего сына. Свела на нет гнусные сплетни, злые языки примолкли. Потому что в конце концов бесплодный мужчина – не мужчина. Как же она узнала? Кто же ей сказал? – спрашивала себя Леони. А я ликовала! Как будто можно обвести вокруг пальца меня, Фернанду Валенти! Я все знаю. Всегда все знаю. Счастье часто обманывало меня, но порой и мне везло. Это неизбежно. Счастье и горе – две стороны одной медали.

Даже в несчастье могут быть свои плюсы. В тот вечер, когда он погрузил меня в пучину позора и нищеты, сделал из меня посмешище для всего Сен-Шалана, он даровал мне самого прекрасного из детей. Моего сыночка.

Так что, когда она стала обманывать его, это меня взбесило. Надо же, сколько времени прошло, а меня до сих пор трясет, как об этом вспомню.

Она никогда не узнает, как я узнала про этот ее роман. Ее это будет преследовать всю жизнь.

Такова моя месть».

В понедельник утром Стелла встала. Хотя на улице стоял июнь, ночью были заморозки. Все сезоны сбились. Не надо об этом задумываться, вздохнула она, потрогав рукой холодные батареи в комнате. Она забыла поменять мазут для отопления. Нужно позвонить Деламотту, чтобы он привез его как можно быстрее. Еще нужно накрывать на ночь мотор грузовика, куда я дела чехол? И не нужно трогать ручной тормоз, раз он замерзает.

Как всегда в понедельник начиналась обычная рутина новой рабочей недели. Стелла вышла покормить скотину. Куры катались, купаясь в пепле, который рассыпал Жорж. Пепел служил им сухим шампунем и антиблошиной присыпкой. Частицы золы забиваются в перья и убивают насекомых. Ослы тоже любят валяться в пепле. И они еще любят тереться о стволы деревьев.

Вчера вечером позвонила Жюли. К ней приезжали полицейские и рассказывали про воровство на кладбище. Таблички с могил, бронзовые статуи и детали орнамента – все указывало на воров, специализирующихся в области цветных металлов. «Для них нет ничего святого, они и церкви обворовывают тоже. Если вам привезут какой-то сомнительный товар, вы нам позвоните, мадемуазель Куртуа, мы на вас рассчитываем».

– Это рутина, – вздохнула Жюли.

Стелле случалось спрашивать себя, любит ли она эту рутину или терпит ее, потому что не может сделать по-другому. Она избегала слишком вдаваться в этот вопрос, но иногда он возвращался и рвал ей мозг, как внезапно открытая занавеска. И каждый раз это случалось тогда, когда она в машине, когда она останавливается на стоянке. Она посмотрела в зеркало заднего вида и спросила себя: «А что, если я уеду из Сен-Шалана? Если я увезу Тома и уеду вслед за Адрианом?» Она все время приходила к одному и тому же выводу: «Как я могу бросить здесь мать и продолжать смотреть в глаза своему отражению в зеркале? Потому что жить можно только при условии, что ты можешь заглянуть в глаза своему отражению. Разве не так?»