Энтони Бёрджесс - Мистер Эндерби. Взгляд изнутри

Покончив со спокойным слушаньем, она разом стала деловитой.

– Видите ли, у меня было приглашение на этот ланч, но я опоздала. Как, по-вашему, мы не могли бы, – предложила она с движением на грани не-движения, апофеозом пританцовывания джигги рабочей девчонки в очереди на автобус зимним днем, а потому бесконечно женственным, – посидеть где-нибудь несколько минут, то есть если у вас найдется время? Какая же я глупая, что не представилась! – Рука в перчатке ударила по губам жестом mea culpa [10]. – Я Веста Бейнбридж. Из «Фем».

– Откуда?

– Из «Фем».

– Что это такое? – спросил Эндерби с бесконечным и подозрительным тщанием. Ему послышалось (хотя он сомневался, что такое возможно) что-то вроде «Флегма». Интересно, чем занимается организация (если это организация) с таким наименованием?

– Да, конечно, понимаю. Вы, скорее всего, про него не слышали, правда? Это женский журнал. И я заведую там разделом очерков. Так не могли бы мы?.. Для чая еще слишком рано, как по-вашему? Или нет?

– Если бы вам захотелось выпить чаю, – сказал галантный Эндерби, – я был бы только счастлив вас угостить.

– О нет! – откликнулась Веста Бейнбридж. – Вы должны выпить его со мной, понимаете, потому что счет тогда пойдет по статье представительских расходов? А это деловая встреча, понимаете? Связанная с «Фем».

Однажды, в бытность его нищим солдатом, Эндерби угостила чаем с тостом с яйцом пашот на сайде и песочным коржиком добрая старушка в одном эдинбургском ресторане. Но чтобы кто-то столь гламурный, столь очаровательный… О таком он даже никогда не думал, даже не мечтал. Он был потрясен и испуган разом.

– Вы, случайно, не из Эдинбурга? – спросил он. – Что-то в вашем голосе…

– Из Эскбэнка, – ответила Веста Бейнбридж. – Удивительная чуткость! Ну конечно, вы же поэт. Поэты всегда способны такие вещи улавливать, верно?

– Если, как вы говорили, вам действительно нравятся мои стихи, это мне следует приглашать на чай вас, а не наоборот. Это меньшее, что я могу, – сказал щедрый Эндерби, ощупывая полкроны в кармане штанов Арри.

– Идемте, – сказала Веста Бейнбридж с призраком жеста, будто взяв Эндерби под локоть. – Я правда восхищаюсь вашим творчеством, истинная правда! – настаивала она.

Уверенно цокая высокими каблуками, она повела его мимо изысканных бутиков, где продавали цветы и ювелирные украшения, мимо агентства авиапутешествий, где деловито говорили по телефонам о рейсах на Нью-Йорк и Бермуды, мимо безобразных и богатых гостей в коконе из зачарованного винного снега под ногами, аромата духов, рассеянного, пыльно-мягкого света утонченного оттенка лучшего золотого бордо. Тут каждый вдох, каждый шаг, бережливо думал Эндерби, шестипенсовик стоит, никак не меньше. Потом они вступили в просторный зал, заставленный полыми кубами бисквитной мягкости, в которых развалились тепло оподушеченные посетители. Звенел смех, звенело столовое серебро. Эндерби с ужасом почувствовал, что кишечник вот-вот выдаст свой комментарий происходящему. Он поднял было взгляд на барочный потолок со множеством толстозадых херувимов. Не помогло. И вот он уже сам утонул в кресле. Севшая напротив Веста Бейнбридж явила утонченную линию бедра, великолепную отливку лодыжки. Подошел принять заказ официант с огромным подбородком и впалыми щеками. Будучи шотландкой, она заказала внушительный набор снеди: тосты с анчоусами, сэндвичи с яйцом, сдобные булочки и пирожные, китайский чай с лимоном.

– И вы сумеете пообедать после такого чаепития? – спросил Эндерби.

– О да! – откликнулась Веста Бейнбридж. – Не могу потолстеть, как бы ни старалась. Наверное, из-за лимона в чае. Не для похудения, а потому что мне так нравится. Очевидно, – добавила она.

– Но ведь вы и так само совершенство, – выдал избитый комплимент Эндерби, которому не оставалось ничего иного.

Внезапно он увидел себя со стороны: завсегдатай парижских бульваров Эндерби, остроумный с женщинами, изящный в лести, с блеском в надменном взгляде вкушает чай. Одновременно наружу рвались ветры – так рвется из рук нашкодивший котенок. Рвется на свободу. Свободен выпить чаю. И получить чай, не обременяясь.

– Так в чем, если позволите спросить, заключается моя деловая встреча с «Флегмой»?

– Ну не смешно ли? Так еще Годфри Уэйнрайт, шутя, его называет. Он нам обложки делает, понимаете? «Фем». Возможно, не слишком удачное название. Но, видите ли, рынок перенасыщен журналами для женщин: «Феминократ», «Домохозяйка», «Лилит», «Гламурная киска». Прямолинейные названия со словом «женщина» отработали давным-давно. Так трудно подобрать что-то новое. Уверена, вы меня понимаете. Но «Фем» не так уж и плохо, верно? Коротко и мило, звучит по-французски и чуточку шаловливо, я права?

Эндерби воззрился на нее настороженно. По-французски и чуточку шаловливо, да?

– Да, – произнес он вслух. – Но как сюда вписываюсь я?

– Не слишком хорошо, но и не слишком плохо. – Оба утверждения она произнесла с придыханием. Возможно, не самая искренняя из женщин.

Не успела она ответить на его вопрос, как подали чай. Официант расставил блюда на резном, с львиными лапами низком столике. Из-под серебряных крышек поднимался пар, крошечные пирожные сочились сливками. Он выпрямился, поклонился, издевательски улыбаясь, удалился. Веста Бейнбридж разлила чай по чашкам.

– Я почему-то решила, что вы такой предпочитаете: без сахара, без молока и с лимоном. Ваши стихотворения, скажем так, чуточку аскетичны, если я верно подобрала слово.

Эндерби кисло посмотрел на кислую чашку. Правду сказать, он предпочитал мачехин чай, но Веста Бейнбридж заказала, не спросив у него.

– Очень мило, – сказал он вслух, – как раз то, что надо.

За еду Веста Бейнбридж принялась с большим аппетитом, показав мелкие ровные зубки, когда впилась в тост с анчоусами. Это расположило к ней Эндерби: он любил смотреть, как женщины едят, и готовность есть со смаком словно бы умеряла ее худощавое совершенство. Но какое у нее право иметь такой аппетит при такой-то фигуре? Ему захотелось пригласить ее на ужин – сегодня же вечером, – чтобы посмотреть, как она возьмется за суп минестроне и свиные отбивные. Она нагоняла на него легкий страх.

– А теперь, – сказала Веста Бейнбридж; розовый кончик языка появился, подхватил крошку тоста с губы и шмыгнул назад. – А теперь хочу, чтобы вы знали, что я восхищаюсь вашим творчеством и нынешнее предложение – исключительно моя собственная идея. Правду сказать, она встретила некоторое сопротивление, поскольку «Фем», по сути, массовый журнал. А ваши стихи, как вы бы с гордостью признали, не для широких масс. Нет, конечно, они не непопулярны, просто малоизвестны. Поп-певцы известны, и телеведущие известны, и диск-жокеи известны, а вы нет.