Марк Хелприн - На солнце и в тени

Тем летом выдалось больше, чем всегда, необычных дней, когда в город, словно кавалерия, врывались холодные ветры, а вода, ставшая почти изумрудной, возвращала свой синий цвет. Ветер походил на длинное письмо из Канады, и в холодном воздухе, который помогает спортсменам, Гарри пробежал больше обычного, зашел домой, чтобы принять душ и переодеться, и направился в цех. Несмотря на то что дела шли все хуже, он был счастлив и настроен оптимистично, потому что вечером, как теперь было почти всегда, он увидит Кэтрин и, как всегда, одного взгляда на нее будет достаточно, чтобы забыть о проблемах. Она могла подойти к двери и стоять в тени или на углу под ярким солнцем. Она могла быть в костюме или платье, а то и в белоснежной блузке без рукавов. Первый взгляд и первое прикосновение пронзали его электрической искрой, одновременно действуя как обезболивающее.

Придя в цех, он пошел от одного рабочего места к другому, излучая необъяснимую уверенность и ободряя всех, как генерал перед битвой, которую им суждено выиграть, даже если они этого не знают. Он ко всему прикасался, поглаживал стопы кож и кипы глянцевых коробок, трогал мягкие фланелевые мешки для готовых кейсов и ремней, опускал ладони на наковальни, проводил кончиками пальцев по строчкам, убеждаясь в их прочности, подносил полированные изделия к лицу, чтобы ощутить запах воска, и наклонял их под разными углами к свету, в деталях рассматривая поверхность.

Он приветствовал каждого из своих работников по имени, а с некоторыми обстоятельно разговаривал и наконец, незадолго до обеда, вошел в кабинет и присоединился к Корнеллу. Часы показывали половину двенадцатого, и солнечное окно в железной раме слева от него даже так высоко над землей оживлялось плющом, колеблющимся на непривычном ветру. Светло-зеленые побеги и молодые листья раскачивались взад и вперед, мягко хлопая по стеклу, отшатываясь от него, как пьяницы от фонарных столбов, и сталкиваясь с ним снова и снова. Новорожденные листья никогда раньше не знали ни ветра, ни прохлады, ни ясного дня, ни прямого солнечного света, который показывал их младенческую зелень во всей красе.

– Как наши дела, Корнелл?

Корнелл тоже был неуместно весел.

– Горим синим пламенем и идем ко дну. Сегодня все немного хуже. Что еще?

– Даже по сравнению со вчерашним?

– Кожи от Кронина из Сент-Луиса подорожали на шесть процентов. Это выяснилось сегодня утром. Шесть процентов.

– Их ничем нельзя заменить?

– Только не на «дипломатах», если не хочешь, чтобы изменились цвет и фактура. Ты же понимаешь, как это важно для постоянных покупателей.

– Да, это нужно держать на высоте. Это то, чем мы из-вестны.

– Вот именно, – сказал Корнелл, облизывая почтовую марку и прижимая ее к конверту. – Кстати, Тони Агнелло сказал, что придет на обед.

Тони был владельцем цеха по производству рубашек этажом выше, молодым человеком лет двадцати пяти, чья компания выпускала мужские рубашки самого высокого качества для широкого спектра магазинов, которые продавали их как свои собственные, со своими этикетками и по самым разным ценам, соответствующим их престижности, несмотря на то, что все рубашки были совершенно одинаковыми.

– Какие еще новости? – спросил Гарри.

– Никаких.

– И что же нам делать?

Корнелл пожал плечами.

– Мы не сможем выжить, если будем платить по две тысячи долларов в неделю. Нам нужно чудо.

– А если полчуда, а остальное сделаем сами?

– Я был бы рад и четверти, Гарри, но нам необходимо хоть что-то, хоть маленькая зацепка, хоть какая-то передышка. Я думаю об этом днем и ночью. Я близок к состоянию, которого достигают банкроты, когда готовы распродавать все, что имеют, за любые деньги.

– До этого мы еще не дошли.

– Гарри, плохо катиться вниз, когда ты стар, когда жизнь и так идет к концу.

Гарри знал Тони Агнелло с детства. Долгая дружба их отцов началась, когда те обнаружили, что у них много общего: один итальянец, другой еврей, они были одного возраста, и профессии у них были похожи, но, как говорил Мейер Коупленд, «крест-накрест». Вопреки тому, что можно было бы ожидать, итальянец шил рубашки, а еврей работал с кожей. Посещая мастерские друг друга, расположенные непосредственно одна над другой так высоко над землей, словно дома на деревьях, каждый из них чувствовал дело другого как свое, и оба считали, что выполняют одну и ту же задачу, хотя и «крест-накрест». Один шил рубашки из шелка или из египетского хлопка, другой производил портфели, кошельки, женские сумки и ремни. Их продукция часто продавалась в одних и тех же магазинах и покупалась одними и теми же людьми. Их главным желанием было не удовлетворить потребности рынка, с которыми они боролись и которых никто из них не мог полностью постичь, но соответствовать требованиям своего ремесла.

Поскольку Гарри был почти на десять лет старше Тони, ему часто поручали заботиться о малыше. Всякий раз, когда мальчики оказывались в мастерских своих отцов, как правило летом, Гарри освобождался от полировки кожи или изготовления коробок в почти мертвом воздухе, отец давал ему доллар и говорил: «Своди куда-нибудь «Антиноя». Пообедайте. Сходите в зоопарк. И принеси сдачу. Он там наверху сойдет с ума, слишком мал еще, чтобы шить».

И Гарри шел наверх, забирал Тони и выводил его в большой мир. Иногда они весь день катались в метро, глядя в переднее окно, как перед ними разворачиваются туннели. На Кони-Айленде они искали десятицентовики, застрявшие в трещинах тротуара. Однажды они вышли из поезда на станции Ван-Кортландт-парк и попытались идти туда, где, по их представлениям, должна была находиться Канада, оказавшаяся Йонкерсом. Даже сейчас, когда отцы умерли и оба побывали на войне, Гарри оставался старшим, а лицо у Тони, казалось, едва изменилось. Как и в детстве, у него были темные запавшие глаза, нежная улыбка и черные как смоль волосы, напоминавшие шкурку соболя. Он пополнел, но, с другой стороны, он никогда и не был худым.

– Что случилось? – спросил он, войдя в офис. – Опять девушки ушли?

Гарри и Корнелл были одни, как обычно в полдень.

– В чем сегодня секрет красоты, Тони? – спросил Корнелл.

– Никогда не увлекаться женщиной, которая держит змею, – без промедления ответил Тони.

– Ты, должно быть, знаешь это по собственному опыту? – удивился Корнелл.

– И по татуировкам. Их не было видно, пока она не разделась. – Из принесенного с собой пакета он вынул две бутылки пива, бутылку кока-колы и три глубоких и тонкостенных пищевых контейнера из фольги с герметичными белыми картонными крышками.

– Что ты принес? – спросил Гарри.

– Нечто пуэрто-риканское, – ответил Тони, не поднимая взгляда и быстро отделяя фольгу от картона ловкими портновскими пальцами. Поднялось и исчезло облачко пара, и остывающие блюда стали доступны. – Arroz con pollo [63].