Марк Хелприн - Солдат великой войны

— Я не знаю, — сказал Алессандро.

— С чего такая неуверенность?

Чтобы не разочаровывать его, Алессандро пустился в объяснения:

— Я не знаю наверняка, но не могу представить себе, что Бог, который приветствует теплые отношения родителей и детей, захочет столь жестоко их разделить. Возможно, на самом деле все иначе. Возможно, я всего лишь заблуждаюсь. Я не знаю, но верю, каким бы это ни казалось необычным, что все будет, как ты и говоришь.

— И тебе без разницы, что думают другие, так?

— Да, папа меня это никогда не волновало.

— Такое возможно, если веришь.

— Да.

— И как Бог говорит с тобой?

— Языком всего, что прекрасно.

Алессандро смотрел на одеяло, прикрывающее отцовские ноги. Медицинская сестра вошла в палату, стремительная и деловая. Вкатила тележку. Когда открывала дверь, занавески выпорхнули в окна, словно хотели улететь.

Пусть слабый и уставший, адвокат Джулиани не выглядел больным, не было ощущения, что его жизни грозит опасность, и Алессандро казалось, что отец приговорен к постельному режиму за неспособность подняться по лестнице или сразу вспомнить название столицы какого-то протектората в Аравии. Но скоро он вернется домой, к весне будет сидеть в заброшенном саду и размышлять о казни сына. Несмотря на частое упоминание смерти, его дети не верили, что конец близок, но следующим вечером, когда они пришли, он спал, и разбудить его не удалось.

— Раньше такое случалось? — спросил Алессандро Лучану, вернувшуюся с сестринского поста.

— Да.

— И через сколько он просыпался?

— Один раз через час. В другой раз пробыл в таком состоянии два дня.

— Как фамилия врача?

— Де Рос. Они говорят, что он заходил сегодня, сразу после нашего ухода.

— Почему мы его не видели?

— Я видела. Обычно он совершает обход после ухода посетителей. Он сказал, что по сравнению со многими другими пациентами папа в добром здравии.

— Но, Лучана, здесь полно солдат с ранами в живот, целый батальон. Они умирают.

— Почему же они не кричат?

— Когда умирают, не кричат. Смерть тихая. Она даже не говорит — шепчет. Каждый день здесь умирают, наверное, десять или двадцать человек.

— Господи.

— И как выглядит доктор?

— Твоего возраста. Носит галстук-бабочку и курит тонкие сигары.

Алессандро нашел врача, когда тот как раз выходил из помещения архива, и в разговоре быстро почувствовал, что вежливость и обстоятельность доктора — не ширма, которой тот отгораживается от людей.

— Чем могу помочь? — спросил доктор Де Рос.

Представившись, Алессандро попросил:

— Пожалуйста, объясните мне все про отца. Ничего не скрывая. Ни у него, ни у меня, похоже, нет времени на околичности, мне пора обратно на фронт.

В белом халате и галстуке-бабочке, с жестяной коробкой сигар в боковом кармане и стетоскопом на шее, обхватившем ее точно кот, привыкший лежать на плечах хозяина, доктор казался знающим специалистом. Его диагноз не вызывал сомнений. Он ничего не упускал, не делал глупых ошибок. Во всем старался разобраться.

— В случае вашего отца надежд у меня больше, чем в случаях со многими другими пациентами. Есть шанс, что он вернется домой.

— Вы делаете все возможное, чтобы это произошло?

— Нет. Нам не хватает персонала. Нет нужных лекарств в необходимом количестве. Когда ваш отец не получает требуемого препарата, он впадает в кому. Если он умрет, то лишь потому, что не выйдет из нее.

— Какого именно?

Де Рос произнес слово, которое Алессандро толком не разобрал.

— Повторите, пожалуйста.

Де Рос повторил, медленно, но, заметив, что Алессандро все равно не понимает, достал листок бумаги, ручку и записал слово так быстро, что Алессандро и моргнуть не успел. Название лекарства на бумаге — на латыни — напоминало переплетение ветвей в дремучем лесу. Алессандро ничего не разобрал, но взял листок и сунул в нагрудный карман.

— В армии это лекарство есть. — Де Рос закашлялся, потом ударил ладонью по жестянке с сигарами, словно наказывая табак. — Его применяют, чтобы стабилизировать работу сердца при хирургических операциях, которых сейчас проводят больше, чем за всю историю человечества. Мы получаем его совсем мало, но я слышал, что батальоны солдат прочесывают альпийские луга в поисках растения, экстракт которого нужен для его изготовления.

По спине Алессандро пробежал холодок.

— Можно найти его на черном рынке?

Де Рос задумался.

— Вероятно, нет. Большинство заявок выполняется. У армии своя закрытая система снабжения. Его не хватает лишь старикам, но не думаю, что черный рынок ориентирован на их потребности.

— Но эта больница отчасти и военный госпиталь.

— Для солдат, которые уже не вернутся в армию. Вся хирургия проводится на севере. Сюда их направляют выздоравливать или умирать. И примерно семьдесят процентов умирает.

— Ничего себе. Посетители, похоже, этого не знают.

— Посетители всегда выглядят встревоженными.

— Да, но стараются сдерживать эмоции и всегда одеваются очень хорошо.

— Все правильно, но ближе к концу дают волю чувствам.

— Вы не оперируете, чтобы спасти умирающих?

— Мы дренируем раны, иногда очищаем полости от гноя. Это все-таки не хирургия. Во всяком случае, армия так не считает, если судить по тем препаратам, которые они нам поставляют.

Алессандро достал из кармана сложенный листок.

— Сколько вам нужно? — спросил он.

— Мы берем все, что дают.

— Когда вы будете осматривать отца в следующий раз?

Де Рос посмотрел на часы.

— Вероятно, около полуночи. Трудно назвать точное время. Если хотите, я напишу записку, и вас пустят в больницу, чтобы вы присутствовали при осмотре.

— Спасибо.

— Около полуночи, плюс-минус час.

— Я только отведу сестру домой. И сразу вернусь.

Де Рос что-то писал все тем же нечитаемым почерком.

— Она тоже может прийти.

— Вы обратили на нее внимание?

— Как я мог не обратить на нее внимания? — Алессандро казалось, что доктор уходит от прямого ответа, пока тот не добавил: — Она безумно красива. — Так и сказал, полностью владея собой, словно ставил диагноз. Сложил второй листок и протянул Алессандро.

— Спасибо, огромное вам спасибо.

— Нет, — покачал головой Де Рос, — не надо меня благодарить. Родственники пациента благодарят врача, словно он Господь Бог. Это нехорошо, и если пациент умирает, это горе не только для них, но и, представьте себе, для меня. До встречи.

Алессандро поднялся по лестнице. По крайней мере, он сделал хоть что-то, чтобы увеличить шансы отца на выздоровление. Два листочка бумаги, казалось, возносили его над землей, словно его подцепили к аэростату. Отец иногда прибегал к такому сравнению, значение которого Алессандро не понимал, потому что, в конце концов, такого быть не могло.