Лорен Миракл - Как быть плохой

Я вдруг думаю о том, что этот старик точно так же заперт в своем немощном, болезненном теле, как моя мама заперта в своем. А я – в своем. И ничего поделать здесь нельзя…

Как сообщила мне некая китаянка – «посол доброй воли», китайские артисты будут выступать под открытым небом.

На груди китаянки – бейджик с ее именем: “NUYING”. Я пытаюсь сообразить, как же это читается. «Ньюджинг»?

С Викс мы уже разошлись, и теперь я стою рядом с Ньюджинг и силюсь понять то, что она пытается сказать мне по-английски.

– Садись, – говорит она, указывая на павильон.

Справа от меня – храм с куполом, а перед ним – водоем. Если бы не маячащие перед глазами посетители парка с явно неазиатской внешностью, потягивающие лимонад из бутылок через соломинку, можно подумать, что я на самом деле в Китае. То есть, в Китае я, конечно же, не была, но то, что вижу перед собой, моим представлениям о Китае вполне соответствует…

Ньюджинг, улыбаясь и кивая, настойчиво повторяет: «Садись!», и я сажусь прямо на асфальт. Ожидая начала концерта, я от нечего делать читаю надписи на футболках проходящих мимо людей.

На красной футболке толстого парня с жидкими волосами написано «Толстого человека труднее похитить». Непременно расскажу об этом Викс – она, я думаю, посмеется над этой шуткой от души.

Надпись на футболке мясистого типа в ковбойской шляпе гласит: «Моя лошадь умнее ста профессоров!». Я почему-то думаю о Мэл, которая наверняка учится на одни пятерки.

Проходит стайка парней и девчонок, одетых в одинаковые футболки с Микки-Маусом. За ними – девушка в линялой футболке цвета хаки, на которой изображена фея из мультфильма о Питере Пэне. Пожалуй, изо всех футболок мне больше всего понравилась именно эта. Я бы купила себе такую, если бы знала, где их продают.

Но тут я вижу футболку, которая нравится мне еще больше. На груди девчонки лет двенадцати красуется надпись: «Ушла в нирвану. Скоро вернусь».

Звучит серебристый перезвон китайских колокольчиков, и появляются танцоры. Впрочем, как выясняется, это скорее не танцоры, а акробаты. Их пятеро – все парни, все китайцы, и все худые и стройные. Самому младшему на вид лет десять, самому старшему – семнадцать или восемнадцать. Судя по всему, они собираются прыгать через веревку. Неужели самый старший в свои восемнадцать лет тоже будет прыгать через веревочку, словно маленькая девочка?

Но, как оказывается, он не прыгает. Вместе со вторым по старшинству акробатом он крутит веревку, через которую прыгают трое младших, сначала в ряд, затем они составляют пирамиду – самый маленький встает левой ногой на плечо одного из своих товарищей, а правой ногой – на плечо другого, и в таком виде они продолжают прыгать. Все аплодируют. Из динамика звучит китайская музыка, словно кто-то уронил на землю целый ящик бубенцов.

Акробаты продолжают удивлять все более и более сложными фигурами – вращаются в момент прыжка вокруг собственной оси, переворачиваются через голову… Если кто-нибудь из них, не дай бог, ошибется хоть немного, он, а то и вся компания, переломают себе кости – тем более, что под ними даже не земля, а асфальт.

Я думаю о том, каково быть таким акробатом. Выступая в подобных номерах, ты полностью зависишь от товарищей: одно их неосторожное движение – и ты калека, если вообще остался жив. Хотя, конечно, есть надежда, что в последний момент товарищи все-таки тебя подхватят…

К тому же, акробатам приходится выступать в дурацких трико… У этих китайцев трико белого цвета с зелеными блестками на запястьях и щиколотках. Сквозь ткань просвечивают трусы. Неужели их босс не мог позаботиться о том, чтобы одеть их в такие трико, через которые трусы бы не просвечивали? Или в Китае это считается нормальным? Впрочем, трусы – это еще полбеды – трико самым неприличным образом обтягивает… сами понимаете что.

Музыка продолжает играть. Зрители аплодируют акробатам. Самый старший парень передает свой конец веревки одному из младших и выходит на середину. Встав на руки, он прыгает через веревку. На руках! Как это ему удается – у меня в голове не укладывается. Но для него, похоже, это так же легко, как просто ходить ногами. Более того – по выражению лица парня можно подумать, что такое упражнение делает его безумно счастливым.

Для того чтобы вытворять подобные трюки, наверняка нужны очень сильные мускулы – такие, как у Пенна… Викс говорит, что у Пенна такие мускулы потому, что в ресторане, помимо прочего, ему часто приходится таскать тяжести. Я вдруг представляю себе Пенна, разгружающего машину, привезшую продукты в его ресторан, и удивляюсь, почему мне вдруг это пришло в голову.

Наконец, представление закончено. Публика встает с мест, с минуту аплодирует артистам – как мне кажется, вполне искренне – и расходится, скорее даже разбегается – каждый по своим делам. Некоторые надевают уши Гуфи.

– Хочу пирожное-«картошку»! – громко говорит рыжеволосая дама своему мужу. – Интересно, где-нибудь здесь продают «картошки»?

Меня не покидает какое-то чувство неудовлетворенности. Не представлением – представление как раз отличное, – а реакцией зрителей. Мне кажется, артисты заслуживают гораздо большего, чем эти дежурные аплодисменты. Впрочем, я и сама, возможно, не самая благодарная зрительница – думала о посторонних вещах, пока этот парень старался, прыгая на руках. Ведь старался он в том числе и ради меня…

Я встаю, разминаю затекшую за время сидения на асфальте спину и подхожу к парню-акробату. Волосы его блестят от пота, и я поражаюсь, какие они черные. Черные, как ночь, гораздо чернее, чем у Викс.

– Здо́рово у тебя получается! – говорю я ему.

Парень удивленно смотрит на меня. Глаза у него тоже черные, такие черные, что нельзя различить, где зрачок, а где радужная оболочка.

– Шэй-шэй , – произносит он, что, надо полагать, означает «спасибо!».

– Ты из Китая? – спрашиваю я.

– Гонконг, – отвечает он, с интересом рассматривая меня. – Твоя была Гонконг?

– Что? – переспрашиваю я. – Нет, в Гонконге я не была.

«За кого ты меня принимаешь?» – хочется спросить мне.

– Гонконг очень красивая. Очень большая. Твоя должна побывать Гонконг!

– Обязательно как-нибудь побываю! – уверяю я его.

Парень вежливо улыбается, и я чувствую, что разговор исчерпан. Но мне не хочется говорить «сайонара!» – или как там по-китайски «до свидания»…

Я думаю о Мэл и Марко, о Викс и Брэди… Я сама не знаю, о чем я думаю.

Я кладу этому китайскому – или кто он там… – парню руку на плечо. Брови его удивленно поднимаются. Где-то в глубине моей души внутренний голос тревожно вопрошает: «Что ты делаешь?!» – но я посылаю его к черту. В конце концов, как говорит моя мама, живем мы на этой земле один раз…