Донна Тартт - Маленький друг

– Эди, – закричала она, – забери меня домой, забери меня домой!

– Гарриет! Да что с тобой такое?

– Если ты уедешь домой, – сказал доктор, – как же мы тогда узнаем, что с тобой стряслось?

Он старался говорить приветливо, но лицо у него было угрюмое, а подглазья – восковые, будто оплывшие, и внезапно он показался Гарриет очень страшным. Гарриет заплакала.

Эди невозмутимо похлопала ее по спине, и от этого движения – очень бодрого, очень деловитого, очень типичного для Эди – Гарриет зарыдала еще громче.

– Она сама не своя.

– Обычно после припадка их клонит в сон. Но если она переволновалась, мы ей можем дать какое-нибудь легкое успокоительное.

Гарриет боязливо оглянулась. Но в коридоре никого не было. Она потрогала коленку, которую ушибла во время падения. Она от кого-то убегала, упала и ударилась – это все произошло на самом деле, это ей не приснилось.

Медсестра Бонни отцепила Гарриет от Эди. Медсестра Бонни увела Гарриет обратно за ширму… Медсестра Бонни отперла шкафчик, набрала в шприц лекарство из маленькой бутылочки.

– Эди! – завизжала Гарриет.

– Гарриет, – Эди просунула голову за ширму, – ну, не глупи, это обычный укол.

Услышав ее слова, Гарриет только сильнее зашлась в рыданиях.

– Эди, – умоляла она, – Эди, забери меня домой. Мне страшно. Не оставляй меня тут. Они за мной гонятся. Я…

Она отвернулась, дернулась, когда медсестра сделала укол. Хотела было сползти с кушетки, но медсестра ухватила ее за руку:

– Погоди, зайчик, это еще не все.

– Эди! Я. Нет, не хочу! – Она отшатнулась от медсестры Бонни, которая зашла с другой стороны и теперь надвигалась на нее с новым шприцом.

Медсестра рассмеялась – вежливо, но без особого веселья – и умоляюще взглянула на Эди.

– Не хочу спать. Не хочу спать! – закричала Гарриет, которую вдруг все разом окружили, и принялась отталкивать Эди, вырываться из мягкой, настойчивой хватки медсестры Бонни и ее золотых колец. – Я боюсь! Я.

– Такой маленькой иголочки? – Ласковая медсестра Бонни вдруг заговорила сухо и слегка угрожающе. – Не глупи. Всего один крохотный укольчик и.

Эди сказала:

– Ну, я тогда поеду домой.

– ЭДИ!

– Давай-ка потише, лапуля, – сказала медсестра, засадила иголку Гарриет в руку и нажала на поршень.

– Эди! Нет! Они здесь! Не уходи! Не.

– Я вернусь. Выслушай меня, – Эди вскинула голову, умело оборвала истеричные причитания Гарриет. – Мне нужно отвезти Эллисон домой, а потом я заскочу к себе, соберу кое-какие вещи, – она обернулась к медсестре. – Поставите у нее в палате еще одну койку?

– Конечно, мэм.

Гарриет потерла след от укола. Койка. Слово это звучало так по-детски, так успокаивающе – как покой, или кот, или как детское прозвище Гарриет – Готтентот. Она будто вертела это слово на языке, округлое, милое слово – гладкое, твердое, темное, будто комочек сухого солодового молока.

Вокруг все улыбались, и она заулыбалась в ответ.

– А кто-то у нас хочет баиньки, – услышала она голос медсестры Бонни.

Где же Эди? Глаза у Гарриет закрывались сами собой. На нее навалилось громадное небо, облака несутся в сказочную темноту. Гарриет закрыла глаза, увидела дрожащие ветви деревьев и моментально уснула.

Заложив руки за спину, Юджин слонялся по прохладным коридорам. Когда медбрат наконец выкатил девочку из смотровой, Юджин, стараясь не подходить слишком близко и делая вид, что просто прогуливается, пошел за ними, чтобы посмотреть, куда ее повезут.

Медбрат остановился, вызвал лифт. Юджин развернулся, решив пойти по лестнице. Гулко протопав по ней, он спустился на второй этаж и услышал звон – металлические двери лифта открылись, медбрат вывез каталку.

Он покатил девочку по коридору. Юджин тихонько прикрыл тяжелую дверь и, щелкая каблуками по плиткам, проследовал за ними. Держась на безопасном расстоянии, запомнил, в какую палату ее отвезли. Потом он вразвалочку вернулся обратно к лифту и внимательно изучил все детские рисунки, пришпиленные к доске объявлений, и подсвеченные сладости в гудящем автомате.

Говорят, собаки всегда воют перед землетрясением. Что ж, в последнее время как что плохое случалось, так всегда где-нибудь поблизости оказывалась эта черноволосая девчонка. И девчонка была та самая, никаких сомнений. Он ее хорошенько рассмотрел тем вечером, возле миссии, когда его змея ужалила.

И вот – снова она. Юджин со скучающим видом прошелся мимо ее палаты, дверь была открыта. Юджин скосил глаза – тускло горела потолочная лампа, свет постепенно сгущался, темнел. На кровати ничего и не разглядишь, так, холмик под одеялами. Над ним, поближе к свету, распластавшейся в стоячей воде медузой висел прозрачный пакет капельницы и тянул вниз длинное щупальце.

Юджин дошел до питьевого фонтанчика, сделал несколько глотков, поразглядывал информационный стенд благотворительного фонда по борьбе с полиомиелитом. Заметил, что в палату зашла и вышла медсестра. Но когда Юджин, пошатавшись по коридору, снова заглянул в палату, оказалось, что девочка там не одна. В палате хлопотал чернокожий санитар – он возился с раскладной койкой и на вопросы Юджина не отвечал.

Юджин околачивался возле палаты, стараясь не привлекать к себе внимания (что сделать было не так-то просто, потому что в коридоре больше никого не было), и когда наконец вернулась медсестра с охапкой простыней, он остановил ее у двери:

– А чей это ребенок? – спросил он, стараясь говорить как можно приветливее.

– Гарриет ее звать. Фамилия – Дюфрен.

– А-а, – странно, но имя показалось ему знакомым. Юджин заглянул в палату. – И что ж, она одна тут?

– Родителей я не видала, только бабку.

Медсестра отвернулась, дав понять, что разговор окончен.

– Эх, бедняжечка, – прекращать разговор Юджину не хотелось, и он просунул голову в дверь, – а чем же она болеет?

Но медсестра так на него посмотрела, что Юджин понял – он уже перегнул палку.

– Простите, мне запрещено разглашать эту информацию.

Юджин улыбнулся – как он надеялся, обаятельно.

– Знаете, – сказал он, – я и сам знаю, что меня не красит это пятно на лице. Но это ж не делает меня дурным человеком.

Обычно, когда он заговаривал о своем изъяне, женщины оттаивали, но медсестра одарила его таким взглядом, будто он обратился к ней по-испански.

– Да я просто спросил, – вежливо сказал Юджин, вскинув руку. – Простите, мэм, что побеспокоил.

Он прошел вслед за ней в палату. Но медсестра принялась возиться с простынями. Юджин хотел было предложить свою помощь, но она так подчеркнуто развернулась к нему спиной, что он понял – не стоит искушать судьбу.

Юджин побрел обратно к автомату со сладостями. Дюфрен. И откуда он знает это имя? Об этом, конечно, хорошо было бы Фариша спросить. Фариш всех в городе знал, Фариш помнил все адреса, все дрязги, помнил, кто кому родня, все помнил. Но Фариш лежал в коме, здесь, на первом этаже, и врачи говорили, что до утра он не доживет.