Донна Тартт - Маленький друг

– Все хорошо? – спросила медсестра, вкатила коляску в узкий, наполовину отгороженный коридорчик (Эди торопливо шла за ними следом, цокала каблуками по плиткам) и задвинула ширму.

Гарриет пришлось влезть в больничную пижаму, лечь на хрустящую бумажную простыню и подождать, пока медсестра измерит ей температуру…

боже правый

да, девочка ваша приболела

…и возьмет у нее кровь. Потом она села и послушно выпила крохотный стаканчик какого-то лекарства, по вкусу похожего на известь: медсестра сказала, что это для желудка. Эди сидела напротив, возле стеклянного шкафчика с лекарствами и весов с металлической кареткой. Когда медсестра отдернула ширму и куда-то ушла, они с Гарриет остались вдвоем, и Эди что-то у нее спросила, но Гарриет, начав отвечать, не договорила, потому что она не только сидела в больнице, чувствуя во рту привкус извести, но и плавала в холодной реке, вода в которой неприятно, серебристо лоснилась, будто была покрыта нефтяной пленкой, светила луна, и подводное течение дернуло ее за ноги, утащило за собой, и какой-то жуткий старик в мокрой меховой шапке бежал по берегу и кричал что-то, чего она никак не могла разобрать.

– Так. Сядь, пожалуйста.

Гарриет уставилась на незнакомца в белом халате. Он не был американцем, он был индиец из Индии: иссиня-черные волосы, печальный полусонный взгляд. Он спросил ее, знает ли она, как ее зовут и где она находится, посветил фонариком ей в лицо, осмотрел ее глаза, нос и уши, холодными пальцами пощупал живот и подмышки, от чего Гарриет передернуло.

– первый припадок?

Опять это слово.

– Да.

– Ты не ела, не нюхала ничего странного? – спросил доктор у Гарриет.

Он глядел на нее внимательными темными глазами, и Гарриет сделалось не по себе. Она помотала головой – нет, мол.

Врач осторожно, одним пальцем, приподнял ее подбородок. Гарриет заметила, как у него дрогнули ноздри.

– Горло болит? – спросил он бархатным голосом.

Откуда-то издалека раздался испуганный голос Эди:

– Господи боже, что это у нее на шее такое?

– Нарушение пигментации, – ответил доктор, провел по ее шее пальцем, потом с силой на нее надавил. – Вот так – больно?

Гарриет что-то промычала в ответ. Болело у нее даже не горло, а шея. И к носу, по которому попало пистолетом, было даже больно прикоснуться, но на ее нос никто почему-то внимания не обращал, хотя Гарриет казалось, будто его раздуло.

Врач послушал Гарриет, попросил высунуть язык. Посветил в горло фонариком, присмотрелся. Сидеть с открытым ртом было трудно, челюсть ныла. Гарриет скосила глаза – рядом на столике стояли контейнер с ватными палочками и банка с антисептиком.

– Ну ладно, – вздохнул врач и вытащил деревянный шпатель у нее изо рта.

Гарриет улеглась. Живот резко, болезненно скрутило. Под закрытыми веками запульсировал оранжевый свет.

Врач разговаривал с Эди.

– Невролог принимает раз в две недели, – объяснял он. – Но, может быть, он сумеет выбраться из Джексона завтра или послезавтра…

Он все говорил и говорил что-то монотонным голосом. У Гарриет снова скрутило желудок, и спазм был до того болезненный, что она свернулась клубочком, прижала руки к животу. Наконец отпустило. Так, думала Гарриет, обмякнув от облегчения, все-все, теперь все.

– Гарриет, – громко сказала Эди, очень громко, и Гарриет поняла, что заснула, ну или засыпала, – посмотри на меня.

Гарриет послушно открыла глаза, свет был до боли ярким.

– Видите, какие у нее глаза. Видите, какие красные? Это какая-то инфекция.

– Симптомы неочевидные. Надо дождаться результатов анализов. И снова дикая резь в животе, Гарриет отвернулась от света, перекатилась на живот. Она знала, почему у нее глаза красные, в них попала отравленная вода.

– А диарея? А температура? Господи, да посмотрите, какие у нее черные пятна на шее. Как будто ее кто-то душил. Я вам так скажу.

– Возможно, отчасти дело в инфекции, но судороги у нее не фебрильные. Фебрильные, то есть.

– Я знаю, что это такое, я была медсестрой, – резко перебила его Эди.

– Тогда вы должны знать, что в первую очередь мы должны исключить расстройство нервной системы, – так же резко ответил врач.

– Но все остальные симптомы.

– Неочевидные. Как я и сказал. Назначим антибиотики, начнем инфузионную терапию. Завтра к вечеру электролиты и кровь должны прийти в норму.

Теперь Гарриет внимательно слушала их разговор, ждала, когда можно будет вставить слово. Наконец ждать больше не было сил, и она выпалила:

– Мне нужно выйти.

Эди с врачом взглянули на нее.

– Ну ладно, иди, – сказал врач, величественно, по-иноземному помахав рукой, и покивал ей, будто махараджа. Гарриет спрыгнула со стола, услышала, как он позвал медсестру.

Но за ширмой никого не было, медсестра так и не пришла, и Гарриет в отчаянии выскочила в коридор. Другая медсестра, глазки у которой были маленькие и блестящие, будто у слона, вышла из-за стойки, прошаркала к ней.

– Заблудилась? – спросила она.

Она медленно, неуклюже нагнулась к Гарриет, протянула ей руку.

Но увидев, до чего она неповоротливая, Гарриет запаниковала, замотала головой и помчалась дальше. Она неслась по коридору, где не было ни единого окна, не замечая ничего, кроме двери в самом его конце, на которой была нарисована женская фигурка. И поэтому, пробегая мимо ряда стульев, стоявших в боковом коридорчике, Гарриет даже не остановилась, услышав что-то вроде:

– Гат!

Но Кертис внезапно вырос у нее на пути. За ним, положив руку Кертису на плечо, стоял проповедник (громы, молнии и гремучие змеи), он был весь в черном, а кроваво-красная метина у него на лице выделялась, будто яблочко мишени.

Гарриет уставилась на них. Потом развернулась и помчалась обратно, по яркому стерильному коридору. Но скользкий пол ушел у нее из-под ног, и она споткнулась, растянулась на полу, перекатилась на спину, закрыла глаза руками.

Чьи-то быстрые шаги – закрякали по плиткам резиновые подошвы, и над Гарриет склонилась та, первая медсестра (молодая, с кольцами и разноцветным макияжем). На бейджике у нее было написано: “Бонни Фентон”.

– Оп-шлеп! – жизнерадостно сказала она. – Ушиблась?

Повиснув у медсестры на руке, Гарриет не сводила взгляда с ее раскрашенного лица. Бонни Фентон, повторяла она, словно имя было защитным магическим заклинанием. Бонни Фентон, Бонни Фентон, Бонни Фентон, медсестра…

– Вот поэтому нам нельзя бегать по коридорам! – сказала медсестра.

Говорила она слегка наигранно и обращалась не к Гарриет, а к кому-то еще, и тут Гарриет увидела, как из отгороженного ширмой закутка выходят Эди и врач. Гарриет вскочила, чувствуя, что проповедник так и буравит взглядом ей спину, подбежала к Эди и прижалась к ней.