Эндрю Миллер - Чистота

После обеда по инструкции Жан-Батиста рабочие строят ворот из связанных вместе трех толстых бревен, колеса и цепи. Потом мастерят холщовую люльку, крепящуюся к концу цепи. И две лестницы с широкими, прочными ступенями. Разводят костер и вновь начинают работать.

С помощью отвеса Жан-Батист измеряет глубину ямы – чуть более тринадцати метров. А до верха насыпи из костей скоро уже нельзя будет достать рукой. Такое огромное количество костей не слишком беспокоило бы его, если бы накануне вечером он не получил известие из Врат ада, что у них началось затопление из-за неожиданно грянувшей весны и в течение некоторого времени они не смогут принять никаких материалов с кладбища Невинных. Идет ли речь о днях, неделях или месяцах, не уточнялось. Но при таких темпах за несколько недель кладбище превратится в лабиринт. Люди будут блуждать по коридорам из костей.

Команды – копатели, сборщики и укладчики – меняются местами каждый час. Всем ясно, что более двух часов никого нельзя оставлять работать на дне ямы. Ближе к вечеру – это один из тех дней, когда свет уже пытается вступить в свои права, настоять на своей значимости, – один из шахтеров, в конце смены поднимаясь по лестнице, приостанавливается, соскальзывает со ступеньки и валится навзничь. К счастью, не на головы своих товарищей. Его поднимают в люльке.

– Это Блок, – говорит Лекёр, присев рядом с шахтером. – Ян Блок.

Наверху, где дышится легче, Блок начинает шевелиться, оглядывается и, все еще мертвенно-бледный, встает на ноги.

– Пусть, если хочет, идет в палатку, – говорит Жан-Батист. Он уже услышал, как кто-то произнес слова «мертвый воздух». Все знают, что это такое, и в Валансьене все видели или слышали о человеке, утонувшем в некоем неопределяемом веществе. Было бы, конечно, абсурдно предположить, что оно есть в яме, но Жан-Батист объявляет перерыв и передает рабочим бутылку. Они смотрят на него. В их взглядах он читает что-то такое, чему он не находит названия. Через пятнадцать минут он отправляет вниз по лестницам новую партию.

Среди предметов, найденных сегодня в яме: позеленевшая монета времен правления Карла Девятого, ржавое, но узнаваемое ожерелье, кольцо с крестом – особой ценности не имеющее, еще пуговицы, лезвие ножа. Зачем? Порезать что-нибудь в мире ином? Любопытное цветное стеклышко в форме сердца – довольно милое.

Последнюю находку инженер промывает водой, когда вечером моет руки, и по какой-то прихоти или просто не зная, что с ней делать, дарит ее Жанне. Та принимает подарок со странно торжественной улыбкой на лице.

Один человек сбегает. Сбегает вместе с инструментами среди ночи. Никто его не видел и не слышал. Даже соседи по палатке, похоже, удивлены и пребывают в недоумении, как будто его унесла какая-то сила, может, та, что пробудилась в потревоженной могиле. Лекёр предлагает, не мешкая, снарядить погоню. Он сам ее и возглавит. Беглец не мог далеко уйти, и ему, разумеется, будет трудно спрятаться в городе, которого он совсем не знает.

– Они не пленники, – говорит Жан-Батист. – И это не кабальный труд.

– Людям нужна твердая рука, – отвечает Лекёр, который утром, бреясь, порезал себе шею. – В конце концов, разве мы не спасли их от шахт?

– Не знаю, – говорит Жан-Батист, обращаясь больше к себе, чем к Лекёру, – кого мы там спасли.

Все остальные после пересчета оказались на месте, хотя упавший с лестницы шахтер, Ян Блок, для работы не годен, и Жан-Батист навещает его в палатке, где тот лежит на соломенной лежанке, точно Христос Гольбейна. Больной во все глаза смотрит на темный силуэт инженера, который возник в проеме входа в палатку, затем приблизился и остановился над ним в тусклом свете.

– Тебе больно? Плохо?

Блок облизывает губы кончиком побелевшего языка и что-то говорит, ему приходится повторить это дважды, прежде чем Жан-Батист понимает смысл его слов.

– Тебе холодно?

– Да.

– Мы принесем тебе еще одеял. И выпить чего-нибудь горячего.

Блок опускает веки. Инженер уходит. Найдя Жанну, он спрашивает, не могла бы она навестить больного и принести ему кофе или бульону. И есть ли где-нибудь одеяло? Горняк жалуется, что ему холодно.

Под руководством Лекёра люди уже работают в яме. Костер, ворот, лестницы. Глухой стук костей, брошенных на другие кости. Крик тех, кто внизу, предупреждает верхних, что люлька наполнилась и ее можно поднимать. Теперь копатели углубились настолько, что освещение требуется даже по утрам. Четыре факела, воткнутые в стены, горят неровным светом. Жан-Батист садится на корточки и пытается рассмотреть, в каком состоянии стены. Осыпается ли земля? Есть ли риск обрушения? Смогут ли они быстро вытащить людей, если стена ямы все-таки рухнет?

Он решает, что должен спуститься сам и увидеть все своим глазами (давно пора); никому ничего не говоря, он подходит к ближайшей лестнице и начинает спуск. Инженер чувствует, что и внизу, и наверху работа замерла: рабочие следят за ним. Его ноги нащупывают ступеньки. Небо исчезает. Воздух становится все более спертым.

Сойдя с лестницы, он на секунду теряет равновесие и хватается за локоть стоящего рядом рабочего. Нужно распорядиться, чтобы они продолжали работу, но теперь внизу слишком тесно. Он смотрит на шахтеров, чьи вытянутые лица освещены сверху факелами и тусклым утренним светом. Смотрит на черные стены, смотрит на землю, на которой стоит, смотрит вверх, туда, где над ямой склонились голова и плечи Лекёра. Берет лопату из рук человека, рядом с которым пошатнулся, прижимает ее острым краем к стене, поворачивает и видит, как от стены отваливается влажный кусок земли. Точно так же он проверяет противоположную стену и получает тот же результат. Вернув лопату, ставит ногу на нижнюю ступеньку и чувствует прилив тошноты, который, слава богу, удается подавить. Поднявшись, он, еле удерживая равновесие, ступает на траву.

– Надо поставить шахтную крепь, – хриплым голосом говорит Жан-Батист Лекёру, который сразу же подходит к нему. – Чтобы стены не обрушились. Поднимай людей.

В бревнах недостатка нет: месье Дежур, наверное, притащил сюда половину древ, которыми торгуют в Париже. Горняки выстругивают стойки и подпорки, наскоро мастерят планки. С деревом работать приятно, и когда после обеда шахтеры вновь спускаются в яму, кажется, настроение у них улучшилось. В середине дня отвес показывает глубину почти в семнадцать метров. Теперь в люльке больше земли, чем костей. К наступлению темноты дело будет закончено! Очищена первая общая могила на кладбище Невинных!

Последняя смена копателей выходит на поверхность в половине седьмого. Зимняя луна светит на их лица, светит на насыпь из костей, которая теперь кажется несколько иной, чем раньше: не жуткими и плачевными останками бесчисленных жизней, а скорее хорошим урожаем, добытым тяжким трудом. Жан-Батист снимает шляпу и теребит волосы, собственные волосы, которые он, как советовал Шарве, отрастил до подобающей длины. Шахтеры уходят прочь, некоторые с лопатами на плечах, и издали кажется, что это мушкеты. Хороший день. Небольшая победа, дарованная за упорный, нелегкий труд, за то, что они не потеряли самообладания. На краю ямы Жан-Батист и Лекёр тихо поздравляют друг друга. Пожимают друг другу руки.