Array Коллектив авторов - Много добра, мало зла. Китайская проза конца ХХ – начала ХХI века

– С тех пор прошло не одно десятилетие, почему после стольких страданий ты никому не рассказал, что именно произошло?

Баотянь, через силу качая головой, ответил:

– Да кто бы меня слушать стал! Ведь все старались держаться от меня, словно от черта, подальше. Никто бы меня не послушал.

В носу у меня защекотало.

– Баотянь, – сказал я, – зачем же ты сам себя в угол загнал? Мало ли кто какие ошибки совершает в этом мире, но все как-то спокойно продолжают жить и не изводят себя денно и нощно.

Голос старика звучал все слабее:

– Я промучился много лет и теперь, умирая, снимаю с себя этот груз. На пороге смерти мне хотелось все рассказать, иначе я не мог бы умереть спокойно. Прослышав от твоего брата, что ты занимаешься писательством, я попросил о твоем приезде. Ты должен написать обо всем, что случилось со мной, дав людям понять, что я не специально убил командира. Хотя он и погиб от моей винтовки, я промучился всю свою жизнь, исчерпав наказание, которого заслуживал.

Сказав это, Баотянь вдруг дернулся всем телом, словно зарезанная курица. Перепугавшись, я встал как вкопанный, не зная, что лучше предпринять. Между тем взгляд умирающего начал тускнеть. Уже совсем слабым голосом он добавил:

– Этот случай я несколько десятилетий хранил в своей душе. Рассказав обо всем, я освободился и теперь могу спокойно закрыть глаза.

Заметив, что конвульсии Баотяня ослабевают, я понял, что он уже на самом пороге смерти. Я так растерялся, что рванулся было позвать младшего брата. Но старик из последних сил протянул ко мне свою костлявую руку и сказал:

– Можешь на прощание исполнить одну мою просьбу?

– Говори, Баотянь, – сказал я, – обещаю тебе исполнить все, что в моих силах.

– Не называй меня по имени, зови просто дядей. Ты ведь за всю жизнь никогда не называл меня дядей.

Никак не ожидая от него такой просьбы, я вмиг почувствовал, как мои глаза затуманились слезами, я упал на колени перед кроватью и запричитал:

– Дядюшка, дядюшка!

Дядя перестал шевелиться. На его лице проступила теплая улыбка, постепенно, словно рябь на воде, она улетучилась. Я крепко сжал в своих руках его ладонь, пытаясь своим теплом удержать его хрупкую жизнь, но он уже окоченел. Покойный лежал с закрытыми глазами, как будто просто крепко уснул. Он выглядел совершенно безмятежно, на лице его еще виднелись следы улыбки.

Про дряхлых стариков можно сказать, что жизнь похожа на мыльный пузырь. Вот и моему пузырю пришла пора лопнуть.

В тот вечер я помочился у стены дома. Неожиданно у меня закружилась голова, и, не закончив свои дела, я повалился на землю. Я валялся, словно дохлая собака, не соображая, куда подевались все мои силы. Не имея никакой возможности пошевелиться, я лежал на ледяной земле, мне было тяжко. В ушах свистел ветер, донося жуткий запах испражнений и сырой земли.

Наконец меня заметил младший племянник и перетащил меня на кровать. Потом он принес стакан кипятка и заставил выпить. С большим трудом я раскрыл рот, но не смог проглотить ни капли, и практически вся вода, стекла мимо, прямо мне за шиворот. Кожу мою обдало жаром, словно по ней струилась свежая кровь. В тот вечер я еще и обделался на постель. Сразу я этого не понял, и только учуяв вонь, сообразил, что натворил.

За мной все пришлось прибирать племяннику. Едва он зашел в комнату, то, словно охотничий пес, несколько раз дернул носом, после чего содрал с меня одеяло. Увидев мои испражнения, он тут же выбежал вон, чтобы проблеваться. Видя такую его реакцию, я устыдился своего положения. Я и подумать не мог, что доживу до таких лет, что буду, словно грудной ребенок, ходить прямо под себя. Племянника стошнило, но он все-таки снова зашел ко мне и все убрал. Меняя испачканное белье, он не переставал одной рукой зажимать свой нос. Глядя на его кислую физиономию, я еще сильнее почувствовал свою вину за то, что порядком нагрузил парня.

Племянник вышел, а я остался лежать один. В комнате стояла полная тишина, не единого шороха, как в могиле. Так я и пролежал весь вечер, ощущая себя скорее червяком, который только и может, что еле-еле шевелиться. В эту долгую ночь мой сон вдруг куда-то улетучился, иногда, правда, он начинал потихоньку подступать, однако каждый раз из дремотного состояния меня выводил кошмар. Мне продолжал сниться убитый командир. Истекая кровью, он смотрел на меня и вопрошал, зачем я убил его. Несколько десятков лет он неотвязно преследовал меня по ночам, не желая отпускать даже при смерти.

Когда рассвело, племянник пошел за врачом, чтобы тот поставил мне капельницу. Иголки я практически не почувствовал, прокол вены оказался не больнее укуса комара. На какой-то момент поступившее в организм лекарство придало мне сил, однако, едва капельницу убрали, силы тотчас оставили меня. Мое тело напоминало мягкую вату, в нем не осталось ни капли энергии. Через пару дней врач перестал делать мне капельницы. Я видел, как он с печальным выражением лица вывел племянника из комнаты и что-то тихо ему сказал. В тот момент я понял, что болезнь мою никакими лекарствами уже не вылечить.

Я умирал, но никто не приходил меня проведать. Я знал, что деревенские избегают меня. И не просто избегают, но даже ненавидят.

В молодости я вступил в организованный КПК антияпонский отряд. В 1942 году этот отряд проходил через нашу деревню. Все наши жители, решив, что это были разбойники, от испуга укрылись в пещерах на юге деревушки. Я же, вспомнив, что у меня во дворе осталась корова, незаметно спустился с гор, вошел в деревню, но на полпути к дому остановился. Увидав солдат, уплетавших пампушки, я, голодный как волк, в надежде на подачку остановился как вкопанный в отдалении, глотая слюни. Потом меня увидел командир отряда, он подошел и стал спрашивать, кто я такой, чем занимаюсь. Я молчал, уставившись на пампушки в руке командира. Тогда он погладил меня по голове и сунул две пампушки прямо мне в руки.

Съев все до последней крошки, я продолжал стоять на месте. Командир спросил, не нужна ли мне добавка, но я покачал головой и попросил взять меня в отряд. Командир спросил, почему я хотел пойти вместе с ними и знаю ли, чем они занимались. Я ответил, что мне все равно, и что я готов выполнять все, что скажут. Когда командир стал выяснять причину моего горячего желания присоединиться, я сказал, что просто хочу каждый день есть пампушки. Мой ответ вызвал дружный смех окружающих, и в конечном итоге меня взяли-таки с собой. Тот командир был хорошим человеком, и кто бы мог подумать, что этот хороший человек будет по неосторожности мною убит.

Когда наш отряд форсированным маршем преодолевал долгий путь, я от усталости стал прямо на ходу засыпать. Но это еще полбеды – потом я вдруг споткнулся и упал. Падая, я зацепил винтовку, она выстрелила, разорвав тишину, и идущий передо мной командир, словно срубленное дерево, повалился на землю. С тех пор меня практически каждую ночь мучили кошмары, я чувствовал, что вот-вот сойду с ума. Наконец я убежал из отряда.