Array Коллектив авторов - Много добра, мало зла. Китайская проза конца ХХ – начала ХХI века

Белых бабочек было ужасно много, у кого во дворике распускались цветы, к тому и устремлялись бабочки. Белянкам больше всего нравились цветки душистого лука, но лук цвел только во дворе у покойного директора, поэтому легионы бабочек налетели туда в несметных количествах. Порхающие белянки и цветы душистого лука – изящные зонтики, сплетенные из благоухающих крошечных звездочек – превращались в одно белое-пребелое облако, от пронзительной яркости и беспрерывного мельтешения которого начинало слепить глаза. Опираясь грудью об ильмовую изгородь, окружавшую дом бывшего директора, я просунула во двор ветку, к кончику которой была привязана маленькая круглая бумажка, и принялась тихонько ее раскачивать, так чтобы бумажка вертелась и подпрыгивала. Вскоре заинтригованные этими пируэтами, ко мне стали подлетать – одна за другой – белянки. Тогда, обеими руками подняв повыше эту ветку, я поспешила домой, увлекая за собой целую вереницу веселых бабочек. Опережая меня, Ань У заранее примчался домой и ждал у распахнутой настежь двери. Стоило мне вбежать в комнату, как брат сразу же плотно захлопнул за мной дверь.

– Сколько получилось бабочек? – со двора прокричал Ань У.

Зажимая уши – поскольку смертельно боялась, что из-за пыльцы на крылышках навсегда потеряю слух [54], я стала искоса обводить глазами комнату и в итоге насчитала семь бабочек. Я счастливо закричала брату на улицу:

– Ты, главное, дверь только не открывай!

Потом наступила очередь Ань У, но он все время слишком спешил и чересчур резко болтал веткой, оттого-то и не получалось у него заманить хоть сколько-нибудь белянок. А один раз Ань У прибежал домой с одной только яростно трепыхающейся в воздухе белой бумажкой, а несколько увязавшихся было за ним бабочек ускользнули, даже не долетев и до середины пути.

– Не переживай, – успокаивала я брата, – попробуй еще разок! Все равно, ведь бабочек там так много, что всех их никогда не переманишь.

Поскольку нигде было не найти металлической проволочной сетки, мечта Ань У о том, чтобы сделать настоящую кроличью клетку, лопнула как мыльный пузырь. Они с папой построили из кирпича крошечный домик, приделали к нему деревянную дверку и сперва поселили туда четырех курочек.

А я каждое утро брала три бутылки молока: одну – для нас, а две другие относила в дом покойного директора. Я входила к ним во двор, брала с подоконника пустые молочные бутылки и через несколько минут снова возвращалась, чтобы оставить две бутылки, полные молока. Бегая вот так с бутылками туда и обратно во двор бывшего директора, я частенько заодно прислонялась к оконному стеклу и заглядывала на секундочку внутрь комнаты.

В тот раз мы прошли в дом покойного директора вдвоем с Ань У. Когда мы подошли к двери, я недовольно забурчала:

– Только бы ее сын вдруг не «наэлектризовался»!

– Вот забавно было, если бы «наэлектризовался», мы разве не собирались поглазеть на это чудо! – очень уверенно заявил мне Ань У.

Четыре больших серых кролика играли на глинобитном полу в комнате. Старушка предложила нам выбрать тех, что приглянутся, а потом добавила, что можем и всех разом забрать, у нее еще малышня подрастала – четыре крошечных крольчонка. Ань У ответил, что двух будет вполне достаточно, лучше всего, конечно, кроля да крольчиху, чтобы потомство было удобно разводить. Старушка взяла на руки тех двух кроликов, которые не пришлись нам по нраву, и вынесла из комнаты во двор, где посадила в сарай. Вернувшись в дом, она сказала нам:

– Вы не спешите убегать, лучше разуйтесь да посидите чуть-чуть на кане.

Кан у них тоже был низкий и очень большой – занимал половину всей комнаты. Ее сын спал на дальнем от топки краю кана, освещение там было довольно тусклым, и если не присматриваться, то рассмотреть что-либо было почти невозможно. Впрочем, оттуда действительно сильно воняло кроликами. Под ватным одеялом, к нашему великому разочарованию, было абсолютно тихо – совершенно невозможно, чтобы там сейчас прятались крольчата.

– Вы можете с ним поговорить.

– А он услышит?

– А он сможет поправиться?

– Он не болен, просто поспать любитель. Эй, просыпайся, близнецы учителя Аня пришли тебя проведать! – старушка попыталась растормошить сына, а потом обратилась к нам. – Вы поговорите с ним, он все слышит, глядите, глаза так и подмигивают.

Он казался просто заснувшим и ни капельки не был страшным. Я не знала, как следует разговаривать со спящими людьми, и тем более не могла себе представить, что он во сне летает.

– Он во сне умеет летать!

Я очень перепугалась, а старушка говорила о том, что ее сын умеет летать во сне, так, словно боялась, что мы ей не поверим. Она снова добавила:

– Я тоже умею летать во сне, но летаю только тогда, когда что-нибудь ужасное привидится.

Я вспомнила, что, когда младший братик еще не появился на свет, у мамы на животе под кожей то вздувались, то пропадали маленькие бугорочки. Мама говорила, что это ребеночек толкается кулачками и ножками. Я не осмеливалась прикасаться к этим бугорочкам, было неприятно и даже, можно сказать, отвратительно, поскольку мне казалось, тот, кто еще не родился на свет, и за человека-то считаться не может, а скорее похож на какое-то чудовище. Равно как, если кто-то заснул, то он словно бы погрузился в склеп где-то в пустынной глуши. И в такое место, кроме самого уснувшего, никто иной попасть никогда не сможет. А даже если бы ты и сумел туда попасть, то тот уснувший человек наверняка предстал бы перед тобой в каком-то необычном виде, а, может быть, даже вовсе и не в людском обличии. Однако Ань У не устоял перед увещеваниями старушки и стал лицемерно сюсюкать с ее сыном:

– Эй ты, проснись, в Первой школе скоро занятия начнутся!

– Не проси ты его больше учительствовать, – опять заговорила старушка, – ему давно это уже опротивело.

Она достала коробку с печеньем, но оказалось, что там осталось лишь несколько крошек на дне. Старушка изумленно пробормотала:

– Совершенно точно ведь было еще два миндальных печеньица… Что же это такое? И куда они могли запропаститься?

Тут я в замешательстве заметила, как закрытые глаза сонливца слегка зажмурились, словно он улыбался. Я сказала:

– Наверняка это печенье кто-то потихоньку слопал!

Старушка отыскала откуда-то кусок леденцового сахара, завернутый в носовой платок, и хотела было передать его Ань У, чтобы тот расколол леденец на несколько частей, но тут же передумала:

– Да ладно, это леденец хоть и старый уже, но все еще такой же сладкий. Если не верите, сами попробуйте облизните!

Какая гадость! Этот леденец она обсусолила уже раз пятьсот, и лизать его после старухи никакого настроения у нас с Ань У не было.