Array Коллектив авторов - Много добра, мало зла. Китайская проза конца ХХ – начала ХХI века

Наставник снова заговорил:

– За эти годы у меня было немало учеников, взрослых и молодых, у всех были некоторые успехи, все занимались с энергией и старанием, не посрамили имя мастеров сона, – помолчав, он продолжил: – Игра на сона, так или иначе, это своего рода мастерство, а раз это мастерство, то на мне лежит ответственность по его передаче дальше, поэтому, человек, которого я искал, неважно, насколько хорошо играет, важно, пробирает ли его музыка до мозга костей, так как только такой мастер будет, не щадя своей жизни, сохранять и поддерживать мастерство игры на сона.

Наставник снова прокашлялся, а затем кивнул стоявшей рядом супруге. Та подошла и подала ему черный шелковый мешок. Наставник взял мешок и со всей осторожностью вынул из него сона. Даже издалека мне стало видно, что это очень старый инструмент. Хотя медная часть ослепительно сверкала, однако она была тонкой, словно крылья цикады. Основная деревянная часть была из желтого дерева, хотя обычно она белого цвета. Желтое дерево – лучший материал: когда сона такого цвета, сразу видна ее редкость. Сельчанам обычно нечасто выпадала возможность увидеть такой редкий инструмент.

– Эту сона передал мне мой наставник, ею уже владели пять-шесть поколений мастеров сона, на ней играют только одну мелодию, а именно, «Сто птиц летят к Фениксу». Сегодня я передаю ее и надеюсь, что мастер сона в нашем Несравненном поселке также будет передавать ее из поколения в поколение, – говорил наставник, высоко подняв сона.

Во дворе стояла мертвая тишина, я слышал, как тяжело дышит Лань Юй, все взгляды были устремлены на инструмент в руках наставника. Я уверен, что этот момент был самым торжественным в Тучжуане, и в полной тишине эта торжественность казалась еще более густой, в итоге я слышал лишь собственное дыхание.

Я скосился на Лань Юя, он втянул шею, голова его походила на бутон, но постепенно шея выпрямилась, и он стал похож на распустившийся цветок, ожидающий дождь и росу, беспокойство и жажда подрагивали на нежных лепестках. Вдруг распустившийся цветок завял, практически в мгновение ока цветок, что расцвел на ветру, беззвучно осыпался, лепестки превратились в прах, стебель сломался посередине. Этот только что полный жизни цветок в одно мгновение обрел цвет отчаяния. Печаль поднялась в моем сердце – мой друг Лань Юй так быстро увял прямо на глазах! Его взгляд медленно обратился ко мне, я понимал его чувства – неверие, невозможность смириться, отчаяние и еще ненависть. Однако ее было мало, она была слабая, словно маленькая звездочка.

В этот момент мой отец, Ю Бэньшэн из Шуйчжуана, крикнул мне:

– Чего застыл? Наставник к тебе обращается!

Голос отца, словно реквизит фокусника, был полон неожиданности и восторга.

Лань Юй ушел, укутанный яркой утренней зарей, туда, где всходило солнце. Я стоял на земляном укреплении Тучжуана и смотрел, как его силуэт становится все бледнее. И завтра взойдет солнце, но Лань Юя я уже не увижу. И его появление в моей жизни, и уход из нее были внезапными. Словно дождливый день, он появился передо мной, и теперь, словно яркий закат, обязательно должен был уйти.

Ужин вчера был обильный, был картофельный суп, который лучше всего удавался жене наставника, она добавляла в него помидоры, которые в Несравненном поселке назывались по-другому – томаты-черри, это был особый сорт мелких помидоров, напоминавших вишенки. Жена наставника смешивала вместе мелко порезанные томаты и картофель, потом добавляла пол-ложки топленого свиного сала, цвет получался кроваво-красный, и на вкус суп был кислым, возбуждал аппетит. Еще была холодная закуска – блюдо из мари белой, особо любимая Лань Юем. У себя в Шуйчжуане я никогда не видел такого растения, Лань Юй говорил, что и у них в Мучжуане оно тоже не росло. Мягчайшее блюдо из мари на мгновение опускалось в воду, высушивалось и было готово, более того оно неожиданно приобретало вкус мяса.

За столом жена наставника постоянно подкладывала кусочки в пиалу Лань Юя, почти вся марь досталась ему, он был доволен и все время строил мне гримасы, да еще и издавал громкие звуки. Наставник ел тихо, все его движения были осторожны, за столом вы бы не заметили его присутствия. Только когда он положил марь в пиалу Лань Юя, тогда я заметил, что и он находится рядом. Этот его жест заставил нас с Лань Юем открыть рты от неожиданности. Следует знать, что в семье Цзяо глава семьи не имел привычки накладывать кому-либо еду, он обычно безмолвно сидел за столом, занятый своим делом. Он и говорил-то мало, что уж говорить о подкладывании еды в чужие пиалки. Когда приходили гости, он говорил лишь пару слов: когда подавали еду на стол, он произносил: «Приступим!», и когда гость опускал свою пиалку: «Наелся!» Увидев наше с Лань Юем изумление, наставник сказал Лань Юю:

– Ешь побольше, такая марь есть только у нас в Тучжуане.

Внезапно у меня появилось нехорошее предчувствие, которое, в итоге, получило подтверждение после ужина.

Наставник все так же курил, сидя у керосиновой лампы, Лань Юй сидел перед ним.

– Перед сном собери все вещи, а завтра утром возвращайся в свою деревню! – сказал наставник Лань Юю.

Лань Юй, низко опустив голову, ковырял ногти и молчал.

– Свадьбы, похороны – почти со всем ты сможешь справиться, – снова заговорил наставник.

– Наставник, я что-то сделал не так? – спросил Лань Юй.

– Нет, все так, ты – самый толковый из моих учеников.

– Так почему вы прогоняете меня? – Лань Юй наконец заплакал.

– Наши пути здесь расходятся, – вздохнул наставник.

– Лань Юй, не плачь, если будет время – приезжай в Тучжуан, я тебе приготовлю твою любимую марь, – с глазами, полными слез, произнесла жена наставника.

– Я же играю лучше Тяньмина, почему он может сыграть «Сто птиц летят к Фениксу», а я нет? – стиснув зубы, возмущался Лань Юй, он так сильно ковырнул ноготь на среднем пальце левой луки, что пошла кровь.

Глаза наставника сверкнули и вновь погасли. Он встал, похлопал себя по заду, трубка висела у него в уголке рта. Заложив руки за спину, он повернулся и уже у двери вынул трубку и, обернувшись, произнес:

– Пора спать, завтра еще много дел! – казалось, что он обращается к жене, но в то же время и ко всем остальным, кто был в комнате.

Уже в кровати я собирался о многом поговорить с Лань Юем, но не знал, что сказать. До самого утра мы не проронили ни слова. После окончания церемонии в доме наставника Цзяо Лань Юй еще долго горевал. Вскоре он, помедлив, сказал мне, что если бы у него была возможность подольше побыть с наставником, то он точно смог бы сыграть «Сто птиц летят к Фениксу». Я верил ему, я понимал, что наставник передал эту мелодию мне потому, что я искренний, а Лань Юй слишком хитрый. На самом деле наставник был неправ, Лань Юй более талантлив, и он действительно сообразительней меня, что плохого в сообразительности? Я от чистого сердца надеялся, что наставник передаст мелодию «Сто птиц летят к Фениксу» Лань Юю, я ему так и сказал, но Лань Юй не поверил и даже сказал, что я издеваюсь над ним.