Array Коллектив авторов - Много добра, мало зла. Китайская проза конца ХХ – начала ХХI века

– Вот уж не думал, что преемником наставника сона станет Тянь-мин! Обычно он такой молчун – слова не выбьешь! И на сона играл, словно птичка щебечет. Когда твой отец сказал, что ты можешь играть «Сто птиц летят к Фениксу» я не поверил. Судя по всему, над могилами предков семьи Ю «вьется голубой дымок [65]»!

Другие ученики говорили мало, смеялись, отец каждому из них налил пиалку китайской водки, безостановочно подгоняя:

– Пейте, пейте! Промочите горло!

Никогда в Шуйчжуане не было так шумно по вечерам. Четыре сона гудели в унисон. Когда отыграли первую похоронную мелодию, кто-то выкрикнул:

– Тяньмин, а сыграй-ка нам «Сто птиц летят к Фениксу»!

– Нет, нельзя! Наставник запретил ее играть просто так.

Толпа снова зашумела. Дядюшка Чжуан передвинул скамейку поближе ко мне:

– Один отрывок! Пусть все послушают. Я ее слышал давно, играл наставник Цзяо, когда провожали учителя Сяо. Это было, мать твою, потрясающе! Все косточки в теле размякли…

Я покачал головой. Отец, стоя у меня за спиной, сказал:

– На сегодня закончим. Потом будет еще возможность! Тяньмин обязательно сыграет для вас всех!

Дядюшка Чжуан посмотрел на отца и тоже произнес:

– Верно-верно! Нельзя не следовать правилам! Потом еще услышим много раз. Расходитесь по домам!

Когда все разошлись, я сказал остальным ученикам:

– Это первый заказ команды Ю, нельзя все испортить, давайте еще порепетируем.

Чаншэна было видно издалека. С белой повязкой на голове в знак траура он стоял посреди двора, ожидая нас. При встрече он тут же раздал нам всем по пачке сигарет и сам затянулся. Я спросил:

– Когда ушел ваш отец?

Чаншэн выпустил колечко дыма и с улыбкой сказал:

– Да он в этом месяце три или четыре раза умирал, но каждый раз приходил в себя, а вчера утром, можно сказать, умер по-настоящему.

Стоявший рядом старик сухо кашлянул два раза:

– Чаншэн, скорее соверши обряд встречи мастера!

Под обрядом встречи мастера подразумевались земные поклоны. Чаншэн обернулся к старику:

– Какой, к черту, обряд? Знаешь, какие у меня отношения с Тянь-мином? Да мы с ним пиписьками мерялись в детстве!

Потом он посмотрел на меня и рассмеялся, и я засмеялся в ответ.

На самом деле, мне хотелось, чтоб Чаншэн поклонился мне. Он был старше на пять лет, выше ростом, в детстве, когда мы вместе пасли быков, он часто бил меня, бил так, что я звал его отца, даже и не помню, сколько раз это было. Мне всегда хотелось отомстить, но, повзрослев, я понял, что месть надо отложить в сторону. А сегодня был как раз такой шанс, однако Чаншэн в очередной раз показал, что отличается от других. Можно сказать, что он первым в деревне начал носить пиджак и джинсы. Глинобитные дома, которые на протяжении тясячелетия из года в год охраняли жители Шуйчжуана, были вытеснены ровными рядами кирпичных домов, украшенных ослепительнобелыми облицовочными кирпичами. Чаншэн, увидев эти перемены, вместе с товарищами построил на отмели в Шуйчжуане кирпичный завод. И теперь большинство людей больше не зовут его по имени Чаншэн, а величают начальник Мао.

Его отношение к команде Ю в полной мере показало, что такое обращение к нему – это не пустые слова. Он сразу раздал всем по пачке сигарет, в отличие от других, которые протягивали лишь по сигарете. И такая щедрость действительно была приятна, я увидел у других учеников такой взгляд, какой бывает у рыбаков, которые обычно вылавливают лишь мелкую рыбешку и рачков, а в этот раз в сети попался целый тюлень.

Потом можно было увидеть, как изо всех сил стараются члены моей команды, я даже испугался, что они от усердия поломают свои инструменты. Особенно, когда Чаншэн проходил мимо нас, старался мой старший брат – он надувал щеки, словно живот его беременной жены на девятом месяце.

Кроме сигарет щедрость начальника Мао нашла воплощение во многих деталях – например, вино для того, чтобы промочить горло, было дорогим вином в бутылках из погребов. Или, например, в еде для наставника неожиданно оказались раки. Они, абсолютно красные, лежали на тарелке, и даже я остолбенел: про раков я слышал, что они живут в воде, воды у нас в Несравненном поселке было много, но раки в ней не водились, только лишь целое море светло-зеленых водорослей. Но главная щедорость Чаншэна выразилась даже не в этом. Он увидел, как мы стараемся, подошел и раздал всем по пачке сигарет со словами:

– Да не берите в голову, как-нибудь сыграйте и х… с ним!

В день, когда мы уезжали, Чаншэн не пошел нас провожать, однако каждому раздал по пачке денег. Старший брат сказал, что это самая большая сумма, что он заработал, играя на сона, а второй брат добавил, что это были и самые большие деньги, и играть было легче всего.

Сжимая в руках деньги, я стоял на мосту в Шуйчжуане, в оцепенении глядя на дымок, поднимавшийся над деревней.

Когда рис склонился под тяжестью колосков, я отправился навестить наставника.

Я снова увидел осень в Тучжуане, желтая равнина простиралась до самого неба.

Наставник только вернулся с поля. Казалось, он стал еще чернее и худощавее, голыми ногами с высоко закатанными штанинами он ритмично стучал по полу, от которого поднималась пыль. Подойдя ко мне, он поставил на пол мотыгу, оперся об ее рукоять подбородком и улыбнулся, потом протянул руку, испачканную в земле, и потрепал меня по голове.

– Ты глянь на свои лапы! – упрекнула его жена. Она тоже была с босыми ногами, штанины также были высоко закатаны, в тот момент она как раз вытаскивала скамейку из комнаты.

Я вытащил все, что принес из Шуйчжуана и выложил на стол. Там были любимые наставником листья трубочного табака, которые я купил во время выполнения заказа в Цзиньчжуане, потому что наставник когда-то говорил, что именно там – самый лучший табак во всем Несравненном поселке. Еще было вяленая свинина лучшего цвета и качества, которое лично приготовил мой отец, для наставника я выбрал окорочок, который в глазах сельчан был самой драгоценной частью. А еще мать передала для жены наставника ткань в цветочек, чтобы та сшила себе осеннюю одежду.

– Приехал и хорошо, зачем еще такую кучу всего притащил? – жена наставника, как всегда, была скромна.

Мы с наставником сидели во дворе, солнце уже начало клониться к закату, в Шуйчжуане оно было ослепляющим в это время. Далекое золото кипело и клокотало на ветру, я даже застыл от такой картины. Указывая вдаль, наставник сказал:

– Посмотри туда, это моё, чумиза – растет пышно!

Я ответил, что знаю, на это наставник рассмеялся:

– Верно-верно! Когда ты тут жил, работал на том поле!

Я набил наставнику трубку, тот затянулся, потом – еще раз:

– Не то купил. В Цзиньчжуане самый лучший табак – тот, что собран у подножия Гаочаншань, вот там выращенный табак – самый настоящий, а этот – не оттуда.