Array Коллектив авторов - Много добра, мало зла. Китайская проза конца ХХ – начала ХХI века

Я хотел тайком сбежать – с того самого дня, когда Тучжуан пропал из виду. Вчера вечером мой друг Лань Юй залез ко мне на кровать и начал играть на сона, искоса поглядывая на меня, уголки его глаз самодовольно поднялись вверх. Я понимал, что это он выделывается передо мной, но не испытывал к нему враждебных чувств, потому что повел бы себя точно так же на его месте. Голова у Лань Юя была большая, поэтому он был очень умный, он уже мог сыграть траурные мелодии, которым его обучил наставник, так, что у меня увлажнились глаза. В самом интересном месте он остановился и объяснил, что это называется портаменто, то есть «долгая нота». Я каждый день ходил работать в поле с женой наставника, он приходил туда, где я работал, закапывался в стог сена и начинал играть. По пути к дому у меня болело все тело, даже покачивался от усталости при ходьбе, а Лань Юй скакал и прыгал, свежий, словно зеленая трава, покрытая утренней росой.

Я ушел. Никто не знал, что я ухожу. В этот момент Лань Юй бормотал что-то во сне, сжимая при этом свою сона. Я поначалу хотел с ним попрощаться, но испугался, что он своими криками разбудит наставника с женой. Выйдя из дома, я обнаружил, что еще не рассвело, вокруг стояла темнота, от которой сжималось сердце. Я на ощупь сел на крыльце под карнизом и подумал о своей жизни в Тучжуане, о наставнике и его жене. Жена наставника была хорошим человеком, похожа на мою мать, в поле она не давала мне много работать, во время еды всегда подкладывала мне кусочки. Больше всего я не был привязан к наставнику и даже про себя придумал ему прозвище – Головешка Цзяо. В нем не было ничего хорошего, целыми днями он молчал с каменным лицом, да еще и на сона не дал мне поиграть. В результате раздумий в душе смешались разные чувства, горло сжалось, и я тихонько заплакал. Плакал я, пока небо не начало проясняться и стало видно дорогу домой. Только тогда я поднялся и отправился в путь. Пройдя немного, я обернулся, и слезы снова закапали из глаз.

Настал момент уходить из Тучжуана. Больше всего на свете я боялся, что не смогу стать мастером игры на сона. Вспомнилось, как я заявил родителям, что обязательно научусь играть мелодию «Сто птиц летят к фениксу». Но в нынешней ситуации даже и речи об этом не могло быть, я даже простой траурной мелодии не освоил. Мне казалось, что больше всего я провинился перед Ю Бэнынэном из Шуй-чжуана. Он с чистым сердцем послал сына учиться играть на сона, а тот, проучившись полгода, не получил даже возможности извлечь сдавленный звук из инструмента, если об этом узнают в Шуйчжуане, у людей зубы от хохота повыпадают. Я снова впал в тоску, но свое намерение вернуться домой не оставил, ведь все равно рано или поздно я, не солоно хлебавши, вернусь домой, так лучше пусть это произойдет раньше, так хоть смогу дома помогать по хозяйству.

Шуйчжуан возник на горизонте, где земля сливается с небом, спокойный, словно спящий ребенок. За поворотом уже была земля Шуй-чжуана. Узкая дорога, извиваясь, шла под уклон, она походила на вырезанную и брошенную на горном склоне кишку курицы. По обеим сторонам росли кустарники пираканты, их ветви буйно разрослись и нависали над дорогой, недовольные своей участью. Из-за этого путь стал таким узким, что его практически не было видно.

Завернув за угол, я услышал голоса за пригорком. Я приподнялся на цыпочках и увидел, что это старый дядюшка Чжуан вместе с целой толпой людей затыкает соломой щели в крыше своего нового дома. Среди них был и мой отец, Ю Бэньшэн из Шуйчжуана. Я потихонечку пробрался сквозь заросли пираканты и затаился в траве.

– Тяньмин давно не был дома? – спросил дядушка Чжуан отца.

– Так он играет! Столько мелодий уже выучил! – громко ответил отец.

– А я и не думал раньше, что из Тяньмина выйдет мастер игры на сона! – снова сказал Чжуан.

– Тяньмин умнее меня, вы не смотрите, что он обычно помалкивает, как возьмется за дело – так все здорово получается, – ответил отец. – Недавно приезжал домой, так заявил мне и матери, что обязательно научится играть «Сто птиц летят к фениксу»!

Дядюшка Чжуан засмеялся, он понимал, что отец хвастается:

– «Сто птиц летят к фениксу»! «Сто птиц летят к фениксу»! Я и то столько лет не слыхал эту мелодию – последний раз это было лет десять назад. Тогда умер учитель Сяо из Хочжуана и наставник Цзяо играл на похоронах. До сих пор помню тот день: родственники и ученики стояли на коленях во дворе, сливаясь в одну черную массу, наставник Цзяо сидел в кресле возле гроба и сосредоточенно играл эту мелодию! Картинка прямо стоит перед глазами.

– Когда Тяньмин вернется, я попрошу его сыграть для вас, – пообещал отец.

– Тогда это принесет славу и нам, и Бэньшэну, только я боюсь, что Тяньмину так не повезет, ведь эту мелодию передают лишь одному из учеников из всех, – сказал дядюшка Чжуан.

– Вы можете не верить в него, а я верю в своего сына! – ответил отец.

Словно змея я вылез из травы, домой возвращаться не хотелось, мне захотелось играть на сона – впервые за все это время у меня возникло такое желание.

По той же тропе я поднялся на вершину горы и, обернувшись, посмотрел на Шуйчжуан. И вблизи и издалека был виден слабый дымок, поднимавшийся от крыш домов, Шуйчжуан проснулся.

Когда я вернулся в Тучжуан, наставник сидел во дворике и точил нож. Увидев, что я с потерянным видом стою под глинобитной стеной, сказал:

– Жена пошла на поле, иди к ней!

Наставник вручил мне сона. Это был небольшой инструмент, мундштук был выполнен из тростника, втулка – из меди, а все остальное – из сального дерева. Медная часть была покрыта пятнами. Я гладил ее, эта сона была меньше, чем у Лань Юя, но я был доволен – наконец-то я мог играть на ней! Я изо всех сил ущипнул себя за ногу – больно!

– Это – сона, которую в свое время мне дал наставник, моя сона, – пояснил наставник, сидя на корточках во дворе и раскуривая трубку. – Ты не смотри, что она маленькая, однако ноты берет высокие. С сона всегда так, чем выше ноты, тем мельче инструмент, – добавил он, выпуская дым.

Я кивнул, фигура наставника, стоявшего у ворот, постепенно становилась расплывчатой.

Наступила зима, в Мучжуане было шумно. Мы с Лань Юем мешали всем целыми днями. У реки, на сеновале, у камней, что на востоке деревни – везде были слышны ужасные звуки сона. В основном, это были звуки моей сона, Лань Юй уже играл довольно благозвучно. Когда он играл, проходившие мимо жители деревни останавливались, прислушивались, а потом кричали:

– У наставника Цзяо появился преемник!

Ко мне относились по-другому – заслышав звуки моей сона, сельчане стремились поскорее унести ноги, а я и Лань Юй смеялись им вслед.

Наставник был скуп, того, чему он учил нас, было до ничтожности мало. Он требовал, чтобы каждую мелодию я играл десять дней.