Array Коллектив авторов - Много добра, мало зла. Китайская проза конца ХХ – начала ХХI века

– Правда? – отец наклонил голову. Я кивнул в ответ. И только в этот момент Ю Бэньшэн из Шуйчжуана рассмеялся, да еще и легонько стукнул меня по затылку палочками. Я заметил, что палочки отца за все время ужина не дотронулись до мяса, тогда я свой последний кусок положил в пиалу отца, отчего тот засмеялся еще более радостно, сказав, что «такому почтению лучше покориться».

Взошла луна, обе сестрички заснули, я сидел с родителями во дворе и рассказывал им о жизни в Тучжуане.

– Пап, а ты знаешь, какие еще бывают способы игры на сона, кроме «Четырех мастеров» и «Восьми мастеров»? – спросил я отца.

Отец рассмеялся, взглянул на мать, и она тоже засмеялась.

– Неужели «Шестнадцать мастеров»? – сказала мать.

Я покачал головой:

– Вершина мастерства игры на сона – это сольное исполнение! Знаете, как называется?

В этот момент я заметил, что отец перестал улыбаться, его взгляд устремился на луну, на лице его застыло непонятное выражение. Лишь спустя долгое время он повернулся ко мне и спросил:

– Знаешь, почему я отдал тебя играть на сона?

Я отрицательно покачал головой.

– Именно затем, чтоб ты выучился играть «Сто птиц летят к фениксу».

Пораженный, я взволнованно сказал:

– Так ты тоже знаешь про «Сто птиц летят к фениксу»? – и добавил: – Не волнуйтесь! Я научусь, потом приеду и сыграю для вас!

– Это не так-то просто… У твоего наставника было не менее двадцати учеников, но ни один не смог научиться… – ответил отец.

– Это так сложно?

– Да, в общем, нет. Эта мелодия – секретное умение мастера сона, передается лишь одному ученику из всех, и это должен быть самый талантливый и порядочный человек. Это очень почетно! Мелодия эта играется лишь на похоронах того, о ком осталась только самая добрая слава, иначе он будет недостоин такой мелодии.

– Сможет ли наш Тяньмин выучить ее? – спросила мать.

Отец покачал головой и ушел к себе. Во дворике остались лишь мы с матерью, да ущербная луна на небе.

Только вернувшись в Тучжуан, я узнал, что Лань Юй уже смог выдувать воду из реки.

Преисполненный радости, он спросил меня, сколько времени у меня ушло на то, чтобы научиться выдувать воду через длинную тростниковую трубку. Загибая пальцы, я сосчитал:

– Чуть больше полутора месяцев.

– А у меня ушло всего десять дней, – гордо сказал Лань Юй.

На душе стало немного больно:

– Учитель же говорил, что ты более талантливый.

Лань Юй похлопал меня по плечу со словами:

– Ты тоже молодец!

Но я понял, что совсем я не молодец.

После того, как Лань Юй научился выдувать воду, он должен был, как и я, идти в поле работать, но всего через пару дней все изменилось.

Я отчетливо помню, что в тот день стоял сильный-пресильный туман, природа выглядела грозно, весь Тучжуан не было видно. Я еще не проснулся, как услышал пронзительный крик Лань Юя. Перевернувшись на другой бок, я попытался еще поспать. Лань Юй всегда вставал раньше меня, и даже раньше жены наставника, за что получил похвалу от наставника. Говоря по правде, мне хотелось бы вставать так же рано и получить похвалу, однако я никак не мог подняться, и, даже если, скрепя сердце, поднимался, то был словно в забытьи, и весь мир как будто вращался довольно долгое время. И впоследствии я не стал более решительным, и похвала не была нужна – если дадут хоть чуток поспать подольше, и то хвала Будде!

– Вставай! Скорее поднимайся! Тучжуан не видно! – Лань Юй вбежал в комнату и потряс меня.

– Угу, – пробормотал я, не обращая на него внимания.

– Тяньмин! Тучжуана нет!!! – он сгреб с меня одеяло.

Делать нечего, пришлось вставать, и лишь выйдя на улицу, я понял, что Тучжуан и правда не видно.

Это был самый сильный туман из всех, что я видел в своей жизни, небо и земля – все было скрыто. И даже стоявшего рядом Лань Юя не было видно. Перед глазами все было белым-бело, и еще в воздухе стояла влага. Я никогда не видел такого тумана, даже дышать было тяжело. Я подошел к Лань Юю, который пытался двумя руками поймать эту белизну, повисшую в воздухе, словно огромный паук, захваченный в плен своей же собственной сетью.

– Вы, оба, зайдите внутрь! – крикнул наставник.

Мы вернулись в комнату, наставник сказал:

– Из-за такого сильного тумана невозможно будет отправиться в поле, ну и хорошо, мне как раз надо с вами кое о чем поговорить.

Наставник извлек из-под кровати покрытый ржавыми пятнами жестяной ящик. Он открыл его, мы с Лань Юем подошли поближе, света не хватало, видно было лишь примерно, что лежит внутри – там были сона, большие и маленькие, длинные и короткие. Согнувшись, наставник перебирал инструменты в ящике, выбирал, присматривался, в итоге вытащил одну короткую сона, взял ее в рот и она тут же издала долгий звук – гудение. Выпрямившись, наставник передал ее стоявшему рядом со мной Лань Юю:

– С сегодняшнего дня тебе не надо больше ходить в поле, сосредоточься на игре на сона. Сначала научись выдувать звонкие звуки, а потом я научу тебя основным мелодиям.

Я не могу описать выражение лица Лань Юя в тот момент. Когда он взял сона, показалось, два ярких луча света пронзили сумрак комнаты, это были глаза Лань Юя. Я видел, как слегка подрагивали руки, державшие сона, потом он неловким движением положил ее в рот, надул щеки, сона издала сдавленный звук, он снова надул щеки, и снова раздался сдавленный звук.

Я думал, что теперь учитель даст и мне сона, может даже и подлиннее, побольше, чем у Лань Юя. Я, не отрываясь, смотрел на руки учителя, надеясь, что он возьмет длинную сона, испытает ее и передаст мне. Но я не буду так нерешителен, как Лань Юй, не буду играть при всех, а найду место, где никого не будет, и попытаюсь поиграть.

Учитель действительно достал сразу несколько сона, вытащил одну, поиграл на ней, затем, засучив рукава, протер ее и положил на место, затем вынул другую, также поиграл на ней и убрал. Я во все глаза смотрел на него, надеясь, что следующая сона предназначается мне. Увидев короткую, я пугался, что это для меня, мне хотелось сона длинее, чем у Лань Юя. Но чем меньше становилось сона на дне ящика, тем более тяжело становилось на сердце. Я подумал, что и короткая сойдет, любую возьму.

«Хлоп!» – наставник захлопнул крышку ящика.

Я не сыграл на сона. Вечером я сказал Лань Юю, что хочу вернуться домой. Тот ответил:

– Ты же только что ездил домой!

– Я не хочу учиться играть на сона. Я только сегодня понял, что не понравился наставнику.

Лето в Тучжуане было не таким красивым, как в Шуйчжуане, однако осенью тут всегда было красиво. Хотя горы в Тучжуане мелковаты, однако они покрыты деревьями разных видов, вечнозеленые сосны и клены с опадающими листьями переплетались между собой. Летом все было одинаково зеленым, а вот осенью клены словно напивались вина. И этот ряд гор, в котором красное перемежалось с зеленым, уходил вдаль, словно ожившее многоточие. С сумкой на спине я шел вдоль этого многоточия, шел и плакал, горе мое было велико. В Тучжуане дни так и тянулись, на сона я не научился играть, а вместо этого стал батраком в семье наставника Цзяо. Потом я подумал о том, что жители Шуйчжуана, конечно, посмеются надо мной, если я вернусь туда, так и не дотронувшись до сона. А больше всего беспокойства вызывал отец, я не боялся, что он побьет меня, а волновался, как бы его удар не хватил от злости.