Джеймс Клавелл - Гайдзин. Том 2

– Я замужем, и говорить больше не о чем! – Она поднялась на ноги.

– Погодите! Мы еще не закончили, дитя мое, чтобы получить отпущение грехов, вы должны признаться в них, предстать перед Ним непорочной! Как я могу дать вам отпущение?

– Их Бог такой же, как и наш Бог, мой Бог, – воскликнула она, ослепленная слезами гнева и отчаяния, – я могу поклоняться ему в их церкви так же, как и здесь.

– Вы рискуете навлечь на себя проклятие и обречь на вечные муки. Отлучение. Все святые дары будут отняты у вас. Берегитесь, ваш разум похищен у вас еретиками, молитесь о прощении…

Она убежала.

Андре и Сэратар были в церкви. Позже Андре спросил ее, что случилось. Она рассказала ему. Он заметил:

– Тысячи католиков счастливо живут в браке по протестантскому обряду, и наоборот, что бы ни заявляли служители церкви.

– Андре, я замужем или нет?

– Замужем, по британскому закону и британскому морскому праву, пока британский суд не постановит обратное.

– Но не по закону церкви?

– Их церкви – да, с учетом сказанного, нашей – нет. Вы уже знаете ответ на это – нет.

– Я ненавижу этого человека.

– Он священник. Не все из них хорошие люди, это мы тоже оба знаем. Послушайте, Анжелика, насчет вашего… вашего времени, пожалуйста, как только вы узнаете, при любом результате, прошу вас, тут же тайно известите меня, чтобы мы могли начать разрабатывать план. Анри со дня на день ожидает санкции французского посла на то, чтобы вы стали воспитанницей государства. Не переживайте, я пообещал, что мы будем защищать вас и ваши интересы, и мы будем их защищать, – сказал он и оставил ее наедине со своими мыслями.

Не замужем в глазах церкви? Тогда к черту римско-католическую церковь, подумала она тогда, слабея от страха перед этим шагом. Будь осторожна! Никогда не признавай этого открыто, никогда. Ты француженка, французы прекрасно знают, что такое католический Рим, его продажность, ересь и лукавство пап. Каждый вечер в своих молитвах она просила, умоляла Пресвятую Деву наставить ее и помочь ей.

Понедельник и все остальные дни тянулись в тоскливом ожидании, всегда и всюду глаза и невысказанные вопросы, поэтому она все реже и реже появлялась на людях. Чтобы убить время, она читала, спала, опять читала, писала письма и начала рассказ о французской девушке, выброшенной на берег в Иокогаме. Потом вдруг бросила это занятие и сожгла все страницы, когда начала переживать заново Канагаву и его, вечера и дни, проведенные с Малкольмом, и их единственную ночь на «Гарцующем Облаке».

«Гарцующее Облако» отбыл. Она была рада, когда этот провозвестник злого ветра скрылся в дали.

После ее прогулки, когда она еще раз поговорила с Горнтом, не узнав ничего нового, по взаимному согласию они решили не встречаться несколько дней. Дважды она приглашала на чай Морин Росс, второй раз она нарочно приняла ее в постели, чтобы подтвердить невесть откуда взявшийся слух, будто у нее легкий жар. Их беседы проходили вполне обычно: сплетни, моды, проблемы Поселения, жизнь здесь – ничего серьезного. С течением времени, когда они смогут делиться более интимными вещами и мыслями, эти визиты станут интереснее. Но не сейчас. Однако Морин ей нравилась, шотландка приносила книги и журналы, которые она с удовольствием читала, рассказывала ей о новой конторе Джейми, о том, как он работает ночи напролет, и, смущаясь, о своей надежде на то, что они скоро поженятся.

Единственным человеком, которого она приняла с удовольствием, был Филип Тайрер. Его прислал сэр Уильям с пожеланиями скорейшего выздоровления. Филип принес с собой последние лондонские газеты и преподнес ей букет цветов, который купил в деревне. «По заказу правительства Ее Величества», – сказал он с широким взмахом руки, заражая ее весельем своей мальчишеской улыбкой и радостью жизни.

Он не закрывал рта больше часа, говоря почти все время по-французски, рассказывая ей последние сплетни и новости. О том, как он побывал в Эдо, о Накаме-Хираге, исчезнувшем без следа, создав дипломатическую проблему для сэра Уильяма, и о его капитане Абэ, «который все еще ждет, дымясь от злости, у Севреных ворот.»

– Что же теперь будет, Филип?

– Не знаю. Мы надеемся, проблема исчезнет сама собой. Беда в том, что нам пришлось дать подробное описание Накамы, как он теперь выглядит, так что шансов убежать у него немного. Чертовски обидно, потому что он был славным малым и очень помог мне. Я не верю ни слову из этих россказней о том, что он убийца. Мы ни крупицы полезных сведений не выудили из того другого парня, приятеля Накамы, чья семья строит корабли в Тёсю. Я показал ему один из наших фрегатов. Достаточно приятный малый, но туповат. Он ничего не знал о Накаме и ничего не сказал. Сэр Уильям не хотел отдавать его бакуфу, поэтому отпустил его с миром. Чертовски обидно, Анжелика, Накама ужасно много помогал мне – и не только с японским, если бы не он…

Позже они вместе ели суп, и после ее осторожных расспросов он признался, взяв с нее сначала слово, что она никому не проговорится, что у него есть девушка, своя особая девушка в Ёсиваре.

– О, она такая прелестная и милая, Анжелика, я думаю, мне удастся раздобыть деньги на контракт, не напрягая особенно старого казначея, эта связь так удобна…

И она улыбнулась про себя тому, каким юнцом он ей показался, завидуя его бесхитростной любви; какой взрослой и утонченной она казалась сама себе в сравнении с ним.

– Я бы хотела познакомиться с ней когда-нибудь, – сказала она тогда. – Мне нетрудно проникнуть в вашу Ёсивару. Я переоденусь юношей.

– О боже мой, нет, как можно. Анжелика, вы не должны.

Это может оказаться забавным, подумала она, весело хмыкнув, и повернулась на другой бок, уже почти заснув. Андре проводит меня. Мне бы хотелось повидать эту Хинодэ, в которую я столько вложила. Интересно, как она выглядит?

На пороге сна ее живот вдруг сжался от боли.

Еще один спазм, отличный по характеру от первого. Потом еще один. Сон пропал, как не бывало. Она опасливо потерла ладонями живот и лоно, но боль не проходила, и теперь она была уверена, что это та самая хорошо знакомая ей тянущая боль с легким ощущением, будто ее раздувает изнутри.

Началось. Вскоре появилась кровь. И вместе с нею прорвалась наружу вся ее тоска, все ее тревоги и надежды. В глубоком горе она заплакала, зарывшись лицом в подушку.

– О, Малкольм, я так надеялась, так надеялась, теперь мне нечего дать тебе, ничего не осталось от тебя, нечего дать тебе, о, Малкольм, Малкольм, прости меня, мне так жаль… о Боже, как мне жаль… да сбудется воля Твоя…

Слезы текли и текли, пока, после целой вечности, она не уснула, когда они иссякли.

– Мисси, вставаити! Мисси-тайтай, ко-фи, хейа!

Выбираясь из косматой паутины сна, Анжелика услышала, как А Со со стуком поставила поднос на столик рядом с кроватью, и почувствовала теплый божественный аромат свежезаваренного кофе – подарок Сэратара и одна из немногих услуг, которые А Со могла выполнить и выполняла как должно, – этот аромат обволакивал ее, отворяя ей двери нового дня и вводя туда без боли.