Джеймс Клавелл - Гайдзин. Том 1

С большой церемонией по отношению к Малкольму сэр Уильям попросил для себя первый танец. Следом за ним был Сератар, потом другие посланники – за исключением фон Хаймриха, который слег с дизентерией, – адмирал и генерал; все они и остальные мужчины по очереди танцевали и с двумя другими женщинами. После каждого танца Анжелику окружали разгоряченные, широко улыбающиеся лица, а потом, обмахиваясь веером, она возвращалась назад к Малкольму, восхитительная со всеми, но при этом неизменно внимательная к нему. Всякий раз, когда ее приглашали, она поначалу отказывалась и только через некоторое время давала ему убедить себя:

– Но, Анжелика, я люблю смотреть, как ты танцуешь, моя дорогая, ты танцуешь так же грациозно, как делаешь все на свете.

Сейчас он наблюдал за ней, раздираемый между счастьем и отчаянием, ужасно мучаясь своим бессилием.

– Не переживай, Малкольм, – говорил ему доктор Хоуг сегодня вечером, стремясь успокоить его, когда обычная процедура одевания превратилась в настоящий кошмар боли и неуклюжести. – Это первый раз, когда ты встал с постели. Всего месяц прошел после ранения, поэтому не вол…

– Скажите мне это еще хотя бы раз, и я начну кровью харкать.

– Это ведь не только боль разрывает тебя на части. Это лекарство или отсутствие такового и сегодняшняя почта. Ты получил письмо от матери, не так ли?

Да, – ответил он в полной прострации и, полуодетый, сел на край кровати. – Она… в общем, она в бешенстве, не помню, чтобы она когда-нибудь была так сердита. Она совершенно против моей помолвки, моего брака… послушать ее, так Анжелика – сам дьявол во плоти. Она… – Слова, спотыкаясь, вываливались из него. – Она проигнорировала мое письмо, проигнорировала его и написала, вот, почитайте сами:

Ты сошел с ума? Еще и шести недель не прошло с тех пор, как умер твой отец, тебе нет еще двадцати одного, эта женщина нацелилась на твои деньги и нашу компанию, она дочь сбежавшего банкрота, племянница еще одного преступника и, Боже, помоги нам, католичка и француженка! Ты совсем выжил из ума? Ты говоришь, что любишь ее? Чепуха! Ты просто околдован. Ты немедленно прекратишь эту бессмыслицу. Ты-немедленно-прекратишь-эту-бессмыслицу! Она околдовала тебя. Совершенно очевидно, что с таким состоянием рассудка ты не можешь управлять компанией Струанов! Ты должен вернуться без этой особы сразу же, как только позволит доктор Хоуг.

– Когда я позволю это. Малкольм, ты сделаешь так, как она говорит?

– В отношении Анжелики – нет. Ничего, из того что она пишет, не имеет никакого значения, ничего абсолютно! Ясно, что она не читала моего письма, ей просто наплевать на меня. Дьявольщина, что мне делать?

Хоуг пожал плечами.

– То, что ты уже решил: ты обручишься и по прошествии должного срока женишься. Ты поправишься. Ты будешь много отдыхать, есть много супа и овсянки и прекратишь принимать снотворное и болеутоляющие. Две следующих недели ты проведешь здесь, потом вернешься и встретишь… – он доброжелательно улыбнулся, – свое будущее с уверенностью.

– Мне очень повезло, что у меня такой врач.

– Мне очень повезло, что у меня такой друг.

– Вы тоже получили от нее письмо?

– Да. – Сухой смешок. – Получил, раз уж ты напомнил об этом.

– Ну и?

Хоуг закатил глаза.

– Довольно сказано?

– Да. Спасибо.

Теперь, наблюдая, как она танцует – центр вселенского восхищения, и похоти, грудь по моде приоткрыта, и весьма смело, тонкие щиколотки завораживают и заставляют взгляд искать выше, под пышными юбками из абрикосового шелка, – он почувствовал, что твердеет. Хвала Создателю за это, подумал он, и озлобление почти полностью покинуло его, по крайней мере, хоть это у меня в порядке, но, Господи, я знаю, что не выдержу до Рождества. Слишком долго ждать.

Время близилось к полуночи, сейчас она потягивала шампанское и пряталась за своим веером, с привычным кокетством поигрывая им, дразня тех, кто обступил ее со всех сторон, потом отдала свой бокал, словно королева или богиня, одаряющая простых смертных, вежливо извинилась и скользящей походкой вернулась к своему креслу подле Струана. Рядом собралась оживленная группа: Сератар, сэр Уильям, Хоуг, другие посланники и Понсен.

– Ла, мсье Андре, ваше исполнение великолепно. Не правда ли, Малкольм, дорогой?

– Да, великолепно, – произнес Струан, чувствуя себя скверно и стараясь скрыть это. Хоуг внимательно посмотрел на него.

Она продолжала по-французски:

– Андре, где вы прятались последние несколько дней? – Она взглянула на него поверх веера. – Если бы мы были в Париже, я была бы готова поклясться, что у вас появилась новая дама сердца.

– Всего лишь работа, мадемуазель, – непринужденно ответил Понсен.

Потом по-английски:

А, печально. Париж осенью особенно чудесен, он пьянит почти так же, как весной. О, подожди, пока я покажу его тебе, Малкольм. Мы обязательно должны провести там один сезон.

Она стояла рядом с ним и почувствовала, как его рука легко легла ей на талию, она опустила свою руку ему на плечо и стала поигрывать его длинными волосами. Его прикосновение нравилось ей, его лицо было красивым, он был красиво одет и кольцо, которое он подарил ей сегодня утром, крупный бриллиант в окружении бриллиантов помельче, привело ее в восторг. Она опустила на перстень глаза, покручивая его, восхищаясь игрой камня, гадая, сколько оно стоит.

– Ах, Малкольм, тебе понравится Париж. Если попасть в сезон, это просто удивительный город. Мы могли бы?

– Почему же нет, если тебе хочется.

Она вздохнула – ее пальцы пристойно ласкали ему шею – и сказала, словно какая-то мысль только сейчас пришла ей в голову:

– Возможно, как ты думаешь, cheri , как ты думаешь, мы могли бы провести там медовый месяц – мы танцевали бы все ночи напролет.

– То, как вы танцуете – истинный восторг для глаз, мадемуазель. В любом городе, – заметил Хоуг, потея и чувствуя себя неудобно в слишком тесном вечернем костюме. – Я был бы рад сказать то же самое о своем умении танцевать. Могу я предло…

– Вы совсем не танцуете, доктор?

– Много лет назад, во время службы в Индии, я танцевал, но бросил, когда умерла моя жена. Она действительно любила танцы настолько самозабвенно, что мне они теперь не доставляют никакого удовольствия. Чудный вечер, Малкольм. Могу я предложить, чтобы мы остановились на этой мажорной ноте?

Анжелика бросила на него острый взгляд, улыбка увяла на ее губах, она прочла на его лице озабоченность, перевела взгляд на Малкольма и увидела, что тот совсем обессилел. Как ужасно, что он такой больной, подумала она. Черт!

– Еще рано, – храбро заявил Малкольм, мучительно желая лечь, – не правда ли, Анжелика?

– Должна признаться, я и сама действительно устала, – тут же ответила она. Ее веер закрылся, она положила его, улыбнулась ему, Понсену и остальным и приготовилась уйти. – Может быть, мы выскользнем незаметно, а вечер пусть продолжается…