Джеймс Клавелл - Гайдзин. Том 1

Они вполголоса извинились перед теми, кто был рядом. Все остальные притворились, что не заметили их тихого исчезновения, но после нее в зале осталась пустота. У самой двери Анжелика вдруг спохватилась.

– О-ля-ля, я забыла веер. Я догоню тебя, мой дорогой.

Она торопливо вернулась. Понсен перехватил ее.

– Мадемуазель, – сказал он по-французски, – полагаю, это ваше.

– А, вы так добры. – Она приняла веер, в восторге от того, что ее замысел удался и что Андре оказался достаточно наблюдательным, как она и надеялась. Когда он склонился над ее рукой и легко прикоснулся к ней губами, она прошептала по-французски:

– Я должна увидеть вас завтра.

– Миссия, в полдень, спросите Сератара, его не будет на месте.

Она расчесывала волосы перед зеркалом, все еще напевая мелодию последнего вальса, который танцевала. Какой из них был лучшим? – спросила она себя. Лучший танец? Это легко, Марлоу и полька. Лучше, чем Паллидар и вальсы, – вальс нужно танцевать только с тем, кого любишь больше всех на свете, тогда можно позволить музыке кружить тебе голову, наполняя душу обожанием и томлением, подхватывать и уносить тебя ввысь на легком облаке, трепещущую от пробуждающейся страсти. Я чувствую сегодня все это, сегодня лучший день в моей жизни, я обручена с прекрасным человеком и любима им до самозабвения.

Этот день должен был бы стать лучшим, но не стал.

Странно, что я по-настоящему наслаждалась сегодняшним балом и сейчас еще могу действовать и думать спокойно, хотя день, которого я ждала, уже миновал, у меня задержка и я, вероятно, ношу ребенка насильника и должна от него избавиться.

Она смотрела на свое отражение и словно видела перед собой другого человека. Рука со щеткой двигалась уверенно, расчесывая спутавшиеся кое-где пряди, кожу головы приятно покалывало, а она поражалась, что все еще жива и внешне не изменилась после всех этих несказанных мук.

Любопытно. Каждый следующий день после первого давался ей все легче.

Почему так?

Не знаю. Впрочем, ладно. Завтрашний день разрешит проблему с этой задержкой, хотя, возможно, все начнется даже сегодня ночью, и мне больше не нужно будет бояться и плакать, плакать и снова бояться. Десятки тысяч женщин оказывались в той же ловушке, что и я, и все же выбирались из нее без вреда для себя. Несколько глотков лекарства, и все становится как раньше, и никто ничего не знает. Кроме тебя и Бога! Кроме тебя и доктора, или тебя и повивальной бабки – или ведьмы.

Довольно на сегодня, Анжелика. Уповай на Господа и на Благословенную Богоматерь. Благословенная Богоматерь защитит тебя, ведь ты невинна. Ты открыто помолвлена с замечательным человеком, как-нибудь ты выйдешь за него замуж и будешь жить долго и счастливо. Завтра… завтра начнутся все где и как.

Позади нее А Со готовила постель, собирая с нее чулки и белье. Платье с кринолином уже висело на особой вешалке вместе с двумя другими, полдюжины новых повседневных платьев лежали все еще завернутые в большие пакеты из рисовой бумаги. Через открытое окно в комнату залетали смех, пьяное пение и музыка из клуба, которые как будто и не думали стихать.

Она вздохнула, всем сердцем желая вернуться туда. Щетка задвигалась энергичнее.

– Мисси хотеть ч'то, хейа?

– Нет. Хочу спать.

– Доблой ночи, мисси.

Анжелика заперла за ней дверь. Дверь в апартаменты Струана была закрыта, но не заперта. По заведенному порядку, как только она заканчивала свой туалет, она стучалась к нему, потом входила и целовала с пожеланием спокойной ночи, иногда обменивалась с ним двумя-тремя фразами и возвращалась назад, оставляя дверь приоткрытой на случай, если ночью ему станет плохо. Такое теперь случалось нечасто, хотя, с тех пор как неделю назад он прекратил принимать снотворное, он проводил ночи беспокойно, почти не спал, однако ее никогда не тревожил.

Анжелика опять присела к зеркалу, и ей понравилось то, что она там увидела. Ее пеньюар был шелковым, весь в кружевах и очень парижский – сшитая здесь копия того, что она привезла с собой:… и поверь, Колетта, мастерство и быстрота, с которой выполняет заказы этот китайский портной, просто невероятны, написала она сегодня днем, чтобы успеть отправить письмо с завтрашним пакетботом.

Теперь я могу скопировать все что угодно. Пожалуйста, вышли мне какие-нибудь образцы, или вырезки из «Паризьен» или «От кутюр» с последними моделями, или что-нибудь удивительное – мой Малкольм так щедр и так богат! Он говорит, что я могу заказать себе ВСЕ, ЧТО ТОЛЬКО ПОЖЕЛАЮ!

А мое кольцо!!!! Бриллиант, а вокруг него еще четырнадцать поменьше. Я спросила, как же ему удалось достать его и где в Иокогаме, но он просто улыбнулся. Я в самом деле должна быть поосторожнее и не задавать глупых вопросов. Колетта, все складывается поистине чудесно, только я очень волнуюсь за его здоровье. Он так медленно поправляется и ходит очень плохо. Но при этом становится настойчивее, бедняжка, и мне приходится быть осторожной… Сейчас я должна одеваться к балу, но я еще вернусь к этому письму. А пока шлю тебе свою вечную любовь.

Как счастлива должна быть Колетта, ее беременность – дар Божий.

Остановись! Довольно, или ужас и слезы вернутся опять. Отложи эту проблему в сторону. Ты решила, что́ тебе делать и в том и в другом случае. Если ты беременна, значит, ты прибегнешь ко второму плану – что еще ты можешь сделать?

Пробкой от духов она рассеянно коснулась груди и за ушами, слегка поправила кружева. Легкий стук в дверь.

– Малкольм?

– Входи… я один.

Неожиданно для нее, он оказался не в постели, а в своем кресле. Красный шелковый халат, глаза странные. В ту же секунду какой-то инстинкт заставил ее насторожиться. Она, как обычно, заперла дверь и подошла к нему.

– Не устал, любовь моя?

– Нет, и да. Когда я вижу тебя, у меня перехватывает дыхание. – Он протянул к ней руки, и она подошла ближе, сердце ее учащенно забилось. Его руки дрожали. Он притянул ее к себе, начал целовать ей пальцы, руки, грудь. В первый момент Анжелика не сопротивлялась, наслаждаясь его обожанием, желая его. Она наклонилась к нему, поцеловала и позволила гладить и ласкать себя. Потом, чувствуя, что жар накатывает слишком быстро, она опустилась на колени рядом с креслом, наполовину разорвав его объятия.

– Мы не должны, – прерывисто прошептала она. Ее сердце стучало так же гулко, как и его…

– Я знаю, но мне необходимо, я так хочу тебя… – Его горячие дрожащие губы нашли ее губы, прижались к ним, ее губы ответили. Теперь его рука гладила ее по бедру, разжигая все сильнее огонь в ее чреслах, потом эта сладостная мучительница передвинулась выше, еще выше, и Анжелике захотелось большего, но она погнала себя прочь от манящего края и опять отстранилась, шепнув: «Нет, cheri ». Однако на этот раз он удивил ее, оказавшись гораздо сильнее, чем она думала, его вторая рука удержала ее в любовных тисках, голос и губы становились все настойчивее, убедительнее, ближе, ближе, но тут, забыв обо всем, он слишком резко повернулся, и боль сразила его.