Джеймс Клавелл - Гайдзин. Том 1

– О господи!

– Что случилось? С тобой все в порядке? – испуганно спросила она.

– Да, кажется, да. Господь Всемогущий! – Ему потребовалось несколько секунд, чтобы прийти в себя, его пыл охладел, пронзенный сумасшедшей болью; ноющая же боль в чреслах осталась, и та, другая боль, казалось, лишь усиливала ее. Его руки еще держали ее, еще дрожали от нетерпения, но сила ушла из них.

– Боже, извини…

– Не надо извиняться, дорогой. – Когда, благодаря судьбу, она почувствовала, что дыхание возвращается к ней, Анжелика встала и налила ему холодного чая, который он всегда держал подле кровати. Сердце ее еще не успокоилось, разбуженные чресла ныли и горели огнем, ей, как и ему, не хотелось останавливаться, но на знала, что должна остановиться: еще несколько минут, и она уже не смогла бы удержаться; ей было необходимо найти способ защитить себя, защитить его, защитить их обоих – из глубины сознания поднялся голос, громко выкрикивающий литанию: «мужчина никогда не женится на своей любовнице; ничего до брака – все что угодно после»; эти слова в нее вбивали с тех пор, как она могла понять их смысл. – Вот, – пробормотала она, протягивая ему чашку.

Она опустилась на колени и долго смотрела на него: глаза закрыты, лицо в поту, халат тоже в темных пятнах. Через мгновение бо́льшая часть ее собственной тревоги и беспокойства растаяла бесследно. Она положила руку ему на колено, и он накрыл ее своей.

– То, то, что мы живем так близко, плохо для нас, Малкольм, – мягко сказала она, с нежностью глядя на него, любя его, но не будучи по-настоящему уверенной в своей любви. – Нам обоим трудно, cheri , я тоже хочу тебя и тоже тебя люблю.

После долгой паузы он с трудом произнес тихим, полным боли голосом:

– Да, но… но ты можешь помочь.

– Но нам нельзя, не раньше, чем мы поженимся, пока еще нет, мы не должны, не сейчас.

Вдруг вся боль и отчаяние сегодняшнего вечера, когда ему пришлось сидеть и на протяжении всего бала терпеливо смотреть, как другие обнимают ее в танце, вожделеют ее, а он едва в состоянии ходить, хотя месяц назад он твердо знал, что как танцор мог дать фору любому из них, вся эта невысказанная мука поднялась в нем и вздыбилась, как гребень волны.

Почему не сейчас! – хотел закричать он ей, какое значение могут иметь месяц или два? Ради всего святого… ну хорошо, я приму это, да, замуж приличная девушка должна выходить девственной, или она блудница, я соглашусь, что джентльмен не должен настаивать на своем до брака, я принимаю это! Но, ради Создателя, есть же другие способы.

– Я знаю, мы… мы не можем сейчас, – хрипло проговорил он, – но… Анжелика, но, пожалуйста, помоги мне… пожалуйста.

– Но как?

Снова слова заклокотали у него в горле: Господи, да так, как это делают девушки в известных домах, ласкают тебя, доводят до конца – ты что думаешь, занятие любовью сводится к тому, чтобы раскинуть ноги и лежать, как кусок мяса, – самые простые вещи, которые эти девушки проделывают без всякого стыда и задирания носа, и потом радуются за тебя вместе с тобой, «Хей, твоя тепель одинаковый халасо, хейа?»

Но он знал, что никогда не скажет ей всего этого. Его воспитание совершенно исключало это. Как объяснить все это леди, которую ты любишь, когда она так молода и неискушенна, или так эгоистична, или просто ничего об этом не знает. Неожиданно правда пахнула ему в лицо чем-то прогорклым. Что-то изменилось, переродилось в нем.

Совсем другим голосом он сказал:

– Ты совершенно права, Анжелика, это трудно для нас обоих. Извини. Наверное, будет лучше всего, если ты переедешь назад во французскую миссию, пока мы не вернемся в Гонконг. Теперь, когда я начинаю поправляться, мы должны заботиться о твоей репутации.

Она посмотрела на него, широко открыв глаза, встревоженная такой резкой переменой.

– Но, Малкольм, мне удобно там, где я сейчас, и я рядом, если понадоблюсь тебе.

– О да, ты нужна мне. – Его губы тронула тень ироничной улыбки. – Я попрошу Джейми, чтобы он обо всем договорился.

Она заколебалась, застигнутая врасплох, не уверенная, как ей следует вести себя дальше.

– Если ты этого хочешь, cheri .

– Да, так будет лучше всего. Как ты сказала, жить так близко друг к другу трудно для нас обоих. Спокойной ночи, любовь моя, я очень рад, что бал тебе понравился.

Волна ледяного холода прокатилась по ней с головы до ног, но снаружи или изнутри, она не могла сказать. Она поцеловала его, готовая откликнуться на его страсть, но никакой страсти не было. Что же так изменило его?

– Пусть тебе приснится прекрасный сон, Малкольм, я люблю тебя. – По-прежнему ничего.

Ладно, подумала она, мужчины так подвержены смене настроений, и порой их трудно понять. Улыбаясь, словно ничего не произошло, она отперла дверь, послала ему нежный воздушный поцелуй и прошла в свою комнату.

Он смотрел на дверь. Она осталась слегка приоткрытой. Как обычно. Но ничто в их мире уже не будет, как прежде. Приоткрытая дверь и ее близость уже не искушали его. Его чувства изменились, словно кто-то перекроил их и сшил заново. Он не знал почему, но ему было очень грустно и он чувствовал себя очень старым; какой-то глубокий инстинкт подсказывал ему, что как бы он ни любил ее, как бы ни старался физически, она никогда за всю их совместную жизнь не сможет полностью удовлетворить его.

Опираясь на трость, он с трудом поднялся на ноги и, стараясь не шуметь, доковылял до бюро. В верхнем ящике хранилась маленькая бутылочка лекарства, которую он припрятал для тех ночей, когда сама мысль о сне становилась невозможной. Одним глотком он допил остатки. Тяжело передвигая ноги, дотащился до кровати. Скрипнув зубами, лег и вздохнул, чувствуя, как боль покидает его. То, что он прикончил остатки дарящего ему покой напитка ничуть его не беспокоило. Чен, А Ток или любой из слуг сможет достать ему еще, когда бы он ни попросил. В конце концов, разве не компания Струана снабжала опиумом часть Китая?

Со своей стороны двери Анжелика стояла, прислонившись спиной к стене, в полном смятении, не зная, вернуться ли ей назад или оставить все как есть, пока все еще не так плохо. Она слышала, как он подошел к бюро и открыл ящик, но не представляла зачем, слышала скрип кроватных пружин и его протяжный вздох облегчения.

Это все из-за боли и из-за того, что нам нельзя, сейчас нельзя, подумала она, заново успокаивая себя и подавляя нервный зевок. И еще потому, что ему пришлось неподвижно просидеть весь бал, когда сам он лучший партнер из всех, с кем я когда-либо танцевала, – разве не это впервые привлекло меня к нему в Гонконге, выделив из всех остальных?

Нет ничего плохого в том, что он хочет любви, и не моя вина, что он так сильно ранен. Бедный Малкольм, он просто совсем измучился. Завтра он забудет об этом неприятном случае, и все опять будет чудесно, а мне сейчас действительно лучше переехать, ведь я должна думать и о другом. Все будет хорошо.