Джеймс Клавелл - Гайдзин. Том 1

– Так что не надо переживать из-за Джейми, дорогая, или из-за Гонконга. Вообще не из-за чего.

– Малкольм, милый, пожалуйста, могу я написать твоей маме? – спросила она, понимая, что должна начинать готовить поле битвы для сражения с этим противником. Андре предупредил ее, что власть Тесс Струан в компании была огромна, и столь же велико было ее влияние на Малкольма, его брата и сестер, напомнив ей, что Малкольм еще не достиг совершеннолетия, следовательно, без согласия матери брак не сможет состояться еще долгие месяцы, а без ее благосклонного отношения может не состояться вообще. Как будто мне нужно напоминать об этом, подумала она. – Я хочу заверить ее в своей вечной любви и пообещать, что стану самой лучшей невесткой на всем белом свете.

Он счастливо улыбнулся этой ее мысли.

– Отлично! Я тоже напишу ей, и мы отправим оба письма вместе. – Он взял ее руку в свою. – Такой ошеломляюще красивой женщине, как ты, просто нельзя быть еще и такой же заботливой и доброй. Я знаю, она полюбит тебя так же сильно, как я тебя люблю.

Хирага повторил еще раз:

– Когда гайдзин убегать, сёя говорить мне уходить быстро – он очень бояться самурай, очень бояться.

В это я могу поверить. – Тайрер шевельнулся на стуле.

Хирага, сидевший напротив, чувствовал себя так же неловко. Гостиная маленького бунгало на территории миссии, которое Тайрер делил с Бабкоттом, была обставленна скромно: несколько стульев, два рабочих стола; горшочки и баночки с различными мазями и притираниями, стоявшие на полках вдоль одной из стен, наполняли комнату больничным запахом. Окна были открыты, и, хотя ночь была теплой, Хирага зябко ежился: он еще не пришел в себя после того, как его едва не схватили. Как только гайдзины бросились наутек, открыв ему путь к спасению, он сказал сее и асигару: «Вы знаете, что случится, если меня здесь поймают! Лучше молчать, лучше молчать и получить несколько пощечин, которые скоро забудутся, чем оказаться в тюрьме, откуда ни один из нас, включая вашу жену и детей, не выйдет живым. Сонно-дзёи!»

– Но я не понимаю, – говорил между тем Тайрер, – почему этот офицер, который только что был нормальным человеком, вдруг превратился в зверя, а потом так же быстро опять стал нормальным, и все вокруг притворились, что ничего не произошло.

Хирага вздохнул.

– Все очень просто, Тайра-сан. Капитан уверенный, что асигару 'рзот… уверенный, что нет говорить правду, и сёя нет говорить правду, и люди нет говорить правду, поэтому он бить их, чтобы сохранить лицо – нет говорить правду самурай очень п'рохой, против закона, потому очень п'рохой. Наказание правильный, поэтому все 'частливый, бо'р'са нет проб'рем.

– У них – может быть, – угрюмо произнес Тайрер, – зато у нас проблем хватает. Сэр Уильям очень недоволен, и по поводу того мерзавца, которого пристрелили, и по поводу вас.

– Я нет проб'рем, я нет нападать, 'рюди нападать на меня.

– Извините, Накама, но дело не в этом. Он говорит, что вы являетесь раздражающим элементом, лишним осложнением для нас, извините, но он прав. Властям скоро будет известно, что вы здесь, если они уже об этом не знают. Тогда они потребуют, чтобы мы выдали вас, мы не сможем этого избежать, и рано или поздно нам придется согласиться.

– Паза'руста? Нет понимать.

Тайреру понадобилось несколько попыток, чтобы более простыми словами объяснить суть сказанного, потом он добвил:

– Сэр Уильям просил меня передать вам, что вам лучше всего скрыться, исчезнуть, пока еще есть возможность.

Сердце Хираги почти остановилось. Все время после того, как он выбрался из западни в деревне, он лихорадочно пытался придумать способ свести на нет неизбежные последствия этого бунта и того, что его видели. Самурайский офицер, без сомнения, поймет, что какой-то сиси свободно разгуливает по Поселению. Никакого решения ему в голову не пришло кроме того, что он должен продолжать прятаться здесь. Попытаться бежать сейчас было еще более опасно. Самураи значительно усилят бдительность, а если они поняли, что он и есть тот самый Хирага, который изображен на портрете…

Ему хотелось закричать во все горло, разум его был совершенно расстроен той быстротой, с которой сменялись события после предательства Ори, и глубиной охватившей его паники и страха. Потом до его сознания вновь стали доходить звуки извне, и он услышал ключевое слово в бормотании Тайрера насчет того «как ему жаль, что он должен потерять такого ценного союзника в его стремлении узнать о Японии как можно больше, но, похоже, нет никакого способа избежать этого…»

Голова его прояснилась.

– Есть мыс'рь, Тайра-сан, – мягко заговорил он. – П'рохо д'ря меня уходить сейчас, я обязательно мертвый. Хочу помогать инге'рийский друзья, хочу быть ценый союзника, очень ценый друг. Я знаю про даймё Сацума, знаю секреты Сацума. Сойа дава'р мне маного… простите, дава'р мне много информаций. Я мозна объяснить, как де'рать Сацума пас'русный, мозет, дазе бакуфу пас'русный. Я хочу помагать. Спросите сэр Уи'рьям: я давать информаций, выручать гайдзин, вы выручать меня и давать информаций, чест'ный обмен. Друзья, neh?

Тайрер взволнованно обдумал это предложение: сэр Уильям, конечно, согласится, но только если информация окажется действительно ценной и только если он получит ее, расспрашивая Накаму лично. Это означает… о боже, я не могу!

– Мне придется раскрыть Вилли секрет, что вы говорите по-английски. Этого никак не избежать, а я просто не могу выложить ему, что скрывал такую жизненно важную информацию, меня точно выгонят. Я не могу так рисковать, только не теперь, когда Вилли в таком гнусном настроении! – Пусть уж лучше Накама уходит, пока моя голова не оказалась на плахе, а сам он не стал международным инцидентом. – Извините, – в отчаянии произнес он. – Это невозможно.

– А, просу просчения, мозет, есть способ, – сказал Хирага и сделал последний гамбит, чтобы выиграть время. – Есть вести от Фудзико – ииии, вы де'рать бо'р'сой успех у нее, теперь она думает вы самый 'ручий друг. Мама-сан говорит, очень жа'рь, но Фудзико вчера начинаца зенский бо'реть, каздый месяц бо'реть, поэтому не мозет вас принимать один, два день. – Он заметил тут же мелькнувшее на лице Тайрера разочарование, которое быстро сменилось выражениями сначала покорности, потом радостного ожидания.

От облегчения у него закружилась голова, и он слегка расслабился, в который раз поражаясь, что человек, не говоря уже о таком важном чиновнике как Тайра, может позволять себе так открыто показывать свои внутренние чувства другому, тем более врагу. Поистине эти варвары – невероятный народ.

– Вот, – продолжил он, протягивая ему веер с написанными на нем иероглифами, который она приготовила по его просьбе. – Это стихотворение, Фудзико писать: «Считаю часы, очень грустный. Тороп'рю часы, когда твое солнце сиять на мне, тогда нет грустный, остановица время». – Он наблюдал, как Тайрер бережно берет веер в руки, довольный своим выбором слов, хотя каллиграфия у нее была отвратительной. Тем не менее, подумал он, мой замысел, похоже, сработал как нельзя лучше. – Про г'равный гайдзин есть п'ран, но снача'ра, встреча с сёгун, Тайра-сан, встреча бы'р харосый, да?