Джеймс Клавелл - Гайдзин. Том 1

Расправа прекратилась так же внезапно, как и началась. Оба человека низко поклонились, лица их побагровели и опухли. Сея снова опустился на колени. Офицер церемонно поклонился в ответ, ярость его пропала бесследно. Его люди построились, и он повел их к Северным воротам, словно все произошедшее только что было самым обычным делом на свете. Через несколько секунд, когда это правильно было сделать, сёя встал, женщины и дети вошли в дом, а он начал руководить восстановлением стены. Жители деревни вернулись к прерванным делам.

– Какого дьявола все это значило? – спросил Макфей.

– Не знаю, – ответил Тайрер. Оба были потрясены увиденной жестокостью и той апатичной безропотностью, с которой она принималась. – Я разобрал лишь отдельные слова – похоже, это связано с Накамой, кажется, все они заявили, что его здесь не было.

– Но это невозможно… Я точно знаю, что он был в этой хижине. Я сам его видел. – Макфей промакнул вспотевший лоб. – Кроме того, зачем было сносить все это от того ублюдка? Он же сумасшедший. И поглядите на них теперь: ведут себя так, будто ничего не случилось. Почему?

– Не знаю… Может быть, Накама сумеет объяснить. – Тайрера передернуло. – Одно вам скажу. Будь я проклят, если захочу оказаться в их власти. Хоть когда-нибудь.

– Привет, Эйнджел, как ты себя чувствуешь?

– Здравствуй, дорогой, я, мне гораздо лучше, спасибо. – Анжелика тускло улыбнулась вошедшему Струану. Он закрыл за собой дверь. Она сидела опершись на подушки в своей спальне во французской миссии; полдень давно прошел, и солнце мягко заглядывало в окно, оставляя на занавесях тень часового, постоянно находившегося теперь снаружи.

Ранним утром, когда Струан примчался – приковылял – к ее постели, она отказалась переезжать, сколько он ее ни уговаривал, владея собой достаточно хорошо, чтобы не забыть: ей во что бы то ни стало нужно остаться здесь, потому что сегодня вечером Андре Понсен доставит лекарство, которое очистит ее ото зла. Нет, не зла, да, зла, хотелось кричать ей, Андре очистит меня ото зла, которое я ношу в себе, и ото зла, которое я совершила.

– О, Mon Dieu , Малкольм, со мной все в порядке и я не хочу переезжать!

– Пожалуйста, не плачь, дорогая, прошу тебя.

– Тогда оставь все как есть, Малкольм. Все в порядке, я в полной безопасности, я всегда была в безопасности, и доктор Бабкотт дал мне что-то, чтобы унять эту дрожь, не правда ли, доктор?

– Правильно, Малкольм, – кивнул Бабкотт, – и, пожалуйста, не волнуйтесь, с Анжеликой все в совершенном порядке, проснувшись, она будет здорова-здоровехонька. Лучше не тревожить ее сейчас. Не переживайте.

– Но я, черт подери, как раз переживаю!

– Вечером, возможно, ей можно будет вер…

– Нет, – всхлипнула она, и слезы побежали по ее щекам, – не сегодня, может быть, завтра.

Хвала Создателю за слезы, снова подумала она, глядя, как Малкольм приближается к ее кровати, зная, что это Небом посланное оружие против мужчин, почитавшееся всеми за слабость, было могучим щитом. Его улыбка была радостной, но она заметила темные круги у него под глазами, что показалось ей странным, и почувствовала в нем усталость.

– Я забегал сегодня еще раз, но ты спала, и я не захотел тебя беспокоить.

– Ты никогда не смог бы меня побеспокоить. – Его тревога за нее, его любовь была так открыта, так глубока, что ей пришлось стиснуть зубы, чтобы сидеть тихо и не выпалить ему беспомощно всей правды. – Не треовжься, мой самый дорогой, скоро все будет чудесно, я обещаю.

Он сел в кресло рядом с кроватью, рассказывая ей о едва не поднявшемся бунте и о том, как быстро сэр Уильям сумел остановить его. – Он во многом хороший человек, – говорил он ей, думая про себя: но не во всем. Его и Норберта предупредили, что завтра утром им обоим надлежит предстать перед ним. Они тотчас тайно встретились:

– Крошке Вилли нечего совать сюда свой чертов нос, – согласился Норберт с язвительной миной, – пусть у него голова болит о японцах и о том, как поскорее вернуть флот! Послушай, этот грабитель, я слышал, ты опознал в нем одного из убийц старины Кентербери, второго ублюдка с Токайдо?

– Нет. Я думаю, это был кто-то другой, хотя у него действительно огнестрельная рана. Хоуг сказал, что именно его он оперировал в Канагаве.

– Почему он оказался у ее окна, а?

– Не знаю… это странно. Просто хотел что-нибудь украсть, наверное.

– Странно, что и говорить. И католик к тому же. Странно…

Струан увидел, что Анжелика ждет, когда он продолжит, и спросил себя, не следует ли ему сейчас открыто обсудить с ней этот предмет, все почему, связанные с этим человеком, узнать, что думает она, поделиться своими соображениями, но она выглядела такой хрупкой, такой беззащитной, что он решил дождаться другого дня и другого раза – поганец мертв, кем бы он ни был, и дело с концом.

– Когда я вернусь после ужина, я принесу последний выпуск «Иллюстрейтед Лондон ньюс», там есть огромная статья о новинках лондонской моды…

Анжелика слушала его вполуха, избегая смотреть на часы на каминной полке, которые с тихим изящным «тик-так» отсчитывали минуты. Андре сказал ей, что вернется из Ёсивары около девяти часов, что она должна приготовить к этому времени чайник теплого зеленого чая и что-нибудь сладкое закусить, потому что состав может иметь очень неприятный вкус. А также несколько полотенец, и было бы лучше всего, если она не станет принимать больше снотворного настоя Бабкотта.

Она взглянула на часы. Шесть сорок пять. Как долго тянется это ожидание, подумала она, начиная волноваться. Тогда внутренние голоса ожили снова. «Не тревожься, – шептали они, – часы пролетят быстро, а потом ты будешь свободна, не забывай, что ты победила, Анжелика, ты была такой храброй, такой умной, ты сделала все как нельзя лучше; не тревожься ни о чем, ты осталась жить, а он умер, и это был единственный способ, которым ты, или любая женщина, могла сохранить себе жизнь; скоро ты станешь свободна, от него, от этого, и все, что было раньше, останется в памяти лишь как дурной сон…»

Я стану свободна, слава Богу, слава Богу.

Чувство пьянящего облегчения нахлынуло на нее. Она улыбнулась ему.

– Как ты красиво выглядишь, Малкольм. Твой вечерний костюм безупречен.

Теплота ее голоса в одно мгновение заставила его забыть о своем мрачном настроении, сплошной ужас окружал его со всех сторон – кроме нее. Он просиял.

– Ах, Эйнджел, если бы не ты, моя голова, наверное, разлетелась бы на куски. – Сегодня он очень долго и тщательно выбирал подходящий шелковый костюм и полусапоги из мягчайшей оленьей кожи, снежно-белую рубашку с оборками и белый же галстук с рубиновой заколкой, которую отец подарил ему на его последний, двадцатый, день рождения 21 мая. Только шесть месяцев еще, и тогда я свободен, подумал он, свободен делать все, что захочу. – Ты – единственное, что не дает мне сойти с ума, ангел мой, – сказал он, и его улыбка прогнала последних из ее демонов.