Джон Бёрджер - Дж.

Мадам Эннекен и Матильда ле Дирезон едут по виа аль Кальварио в обшарпанном экипаже с дырявой крышей. Кучер в соломенной шляпе сидит на козлах. Экипаж направляется на юг, к церкви святого Кирика, в десяти минутах езды от центра Домодоссолы.

Они встретили Дж. на рыночной площади. Он учтиво поздоровался и, глядя на Камиллу, произнес:

– Ваш муж только что грозился меня пристрелить, если я с вами еще раз заговорю. Мне необходимо с вами побеседовать. Я жду вас обеих в церкви святого Кирика. Здесь разговаривать нельзя. Приезжайте побыстрее. – Не дав им времени ответить, он скрылся в глубине аркады.

– Да, в драматичности твоему знакомому не откажешь, – замечает Матильда.

– По-твоему, это правда?

– То, что Морис ему угрожал? Разумеется.

– У него нет оружия.

– Всегда найдутся друзья, у которых оно есть.

– Неужели Морис его убьет?

– Ради тебя мужчины способны на все, – смеется Матильда.

– Прошу тебя, отнесись серьезно…

– А ты сама к этому всерьез относишься?

Услышав, что муж угрожал застрелить Дж., Камилла вспомнила день своей свадьбы. Рассерженная поведением мужа, пристыженная и возмущенная тем, что он не принял во внимание ее просьб и заверений, Камилла с необыкновенной ясностью поняла, что она – его жена, точнее, что она стала его женой по своему выбору. Прежде она воспринимала роль мадам Эннекен как совершенно нормальный факт своей жизни; замужество было частью неразрывного целого, перехода от детства к девичеству и далее, к настоящему. Да, между ней и мужем случались ссоры и размолвки, но никогда прежде она не ощущала, что течение ее жизни выходит из-под контроля, что все происходящее для нее нехарактерно. Она вспомнила, как на свадьбе они с Морисом опустились на колени перед лицом собравшихся в церкви гостей – по отдельности, но бок о бок, так, что она чувствовала тепло его тела, – принимая причастие. Он встал на колени робко, с подлинным смирением, как ей тогда показалось. А сейчас она представляла, как он невозмутимо поднимается с колен, сжимая в руке пистолет.

Внезапно изумление взяло верх над гневом; Камилла вновь стала прежней; неожиданно возникшая мысль напомнила, что она не беспомощна, и подтвердила подозрения, что муж с ней дурно обошелся. Она подумала: «Даже под угрозой смерти он все равно хочет со мной поговорить, потому что видит меня такой, какая я есть».

– Нет, – вздыхает Камилла.

– Тогда подбей их на дуэль.

– Я Морису уже предлагала. Он сказал, что это несовременно.

– При чем тут современность? В этом отношении мужчины не меняются.

– А мы меняемся? – спрашивает Камилла.

– Ты меняешься. Ты преобразилась. Всего два дня назад ты была совершенно иной. Если бы ты себя видела…

– И что бы я увидела?

– Женщину, в которую влюблены двое.

– Матильда, умоляю тебя, ни в коем случае не оставляй нас наедине.

– Даже если вы оба об этом попросите?

– Я не шучу. Обещай мне, иначе я никуда не поеду.

– Как хорошо, что Гарри не ревнив. Точнее, он ревнив, конечно, но ни стрелять, ни угрожать никому не собирается. Может устроить мне сцену, но я знаю, как с этим справиться.

– Послушай, его жизнь в опасности, – напоминает Камилла. – Прошу тебя, обещай мне!

– Знаешь, Гарри скорее покончит с собой, но убивать никого не станет. А как ты думаешь, что он… – Матильда выразительно кивает, – сделает, если взревнует?

– Меня взревнует? – уточняет Камилла.

– Да, – улыбается Матильда.

Когда Камилла подумала: «Даже под угрозой смерти он все равно хочет со мной поговорить», она увидела его иначе. Восприятие его внешности изменилось ретроспективно: проявилось то, что Камилла заметила, но не запомнила. Сотни мелких подробностей слились воедино, создавая образ человека. Он вбирал в себя все действия. Ее впечатления ринулись к нему, будто притянутые магнитом, и обволокли его, становясь чертами. Вот он повернул крупную голову и, слегка набычившись, обратился к Камилле. Она всмотрелась. Густые кудри закрывали шею и кончики ушей. На изящных руках набухли вены. Из-за выщербленных зубов рот казался больше. Взгляд был настойчивым. Ступни, как и кисти рук, были миниатюрными. Легкая аккуратная походка контрастировала с тяжелым наклоном головы и плеч. Для Камиллы каждая черта его физического облика красноречиво объясняла тот или иной аспект характера; так мать различает в младенце будущий облик взрослого человека.

– Он убьет сначала меня, а потом себя, – смеется Камилла.

– А где он живет? Хорошо бы, если в Париже.

– Не знаю. Он наполовину англичанин, наполовину итальянец.

– Гм, это многое объясняет.

– Обещаешь? – настаивает Камилла.

– Он тебе не рассказывал, как ему зубы выбили?

– Матильда, послушай, это и в самом деле вопрос жизни и смерти.

– Я только однажды видела человека с таким выражением лица.

– Кого? – спрашивает Камилла.

– У моего мужа был приятель-армянин. Он в меня влюбился.

От отчаяния Камилла готова разрыдаться.

– Доверься мне, – шепчет Матильда. – Ты в этих вещах не разбираешься. Главная опасность – Морис, уж с ним-то я справлюсь.

Камилла откидывается на пыльную спинку кожаного сиденья и кладет руку в белой перчатке на плечо подруги.

– Ох, как сегодня жарко! – вздыхает Матильда. – Бывают дни, когда невозможно предаваться пылкой страсти. Воистину погода – лучший друг женщины.

– Ах, мы почти на месте. Не хватало еще только его дожидаться. Матильда, попроси кучера ехать помедленнее.

Камилла поправляет челку и смотрит на свою руку. Маленькая кисть кажется хрупкой, так же как запястья и предплечья. Камилле хочется выглядеть свежей и затейливой, словно белое кружево (ей вспоминается картина, где изображена девочка на качелях в саду; нижние юбки оторочены белой кружевной каймой), здесь, в лесистом тихом захолустье, перед насильственным возвращением в Париж, где больше нарядов, чем деревьев, а воздух на улицах спертый, как в комнатах.

Экипаж останавливается у церкви. В тени платана припаркован «Фиат», в котором они вчера ездили в Санта-Мария-Маджоре. Во дворе никого нет. Матильда просит кучера подождать. Он кивает, спрыгивает на землю и растягивается на поросшей травой обочине. Медная фара «Фиата» сверкает на солнце.

Камилла наклоняет голову, опускает зонтик концом к земле и раскрывает его. Матильда раскрывает свой зонтик, подняв его к небу. Вдвоем они направляются к церкви.

Он встает с каменной скамьи у северной стены церкви, целует Камилле руку и сразу же берет Матильду под локоть.

– Вы ее подруга, она вам наверняка все рассказала, нет нужды объяснять, что произошло, – говорит он и ведет ее по тропе, окруженной могильными плитами.

Камилла направляется следом за ними.