Дэвид Кроненберг - Употреблено

– Ладно, хорошо. – Давить не надо, это Натан знал. – Ну так как? Ты едешь в Торонто? С Ройфе у нас что-нибудь да получится. Если захотим, можем даже все вместе написать одну большую книгу. Как тебе такое?

Натан знал, что рискует, выдвигая подобное предложение: Наоми горячо поддерживала разделение церкви и государства, любое объединение усилий провоцировало ее глубинный комплекс неуверенности в себе, любое слияние порождало страх, ведь в результате она неминуемо растворится, исчезнет, – словом, обычно Наоми такого не допускала. Но Натану очень хотелось удержать ее, вновь привязать к себе, а другого способа он придумать не мог и, рискуя добиться противоположного эффекта, все-таки решился. Однако Наоми не возмутилась, и Натан понял, что хорошим знаком это считать нельзя.

– Наверное, мне придется заехать в Париж по пути, но да, я еду в Торонто.

Едва успев отключить микрофон, Наоми разрыдалась, слезы брызнули из ее глаз на клавиатуру и трекпад. Она принялась вытирать их рукавом толстовки и нечаянно отключила Натана.

Профессор Мацуда явно чего-то боялся, и страх его передавался Юки Ошима. Он не хотел встречаться ни в лапшичной, ни в кафе, да и вообще в заведении, где едят, хотя и сформулировал это иначе. Как бы то ни было, Юки его поняла, и они договорились встретиться – словно случайно – в модном, гламурном магазине в районе Сибуя, на красной вывеске которого белыми буквами значилось на английском “Фирменный магазин комиксов и кафе”. По доброй воле профессор сюда бы не пришел – Сибую на туристических сайтах описывали как “средоточие всего молодежного и ультрасовременного”, – однако и никто из его коллег не пришел бы. А профессор ведь не хотел афишировать это рандеву.

Мацуда оставался в точности таким, каким Юки его запомнила, – аккуратным, корректным, сдержанным; да и она, без сомнения, оставалась такой же чокнутой, не внушающей доверия, какой ее запомнил он. Во время студенческих волнений в Тодае администрация втайне обратилась к Юки за советом, как им лучше донести до японской молодежи свою консервативную позицию, – нанимать политтехнологов и пиарщиков-“негров”, чтобы те выступали от имени университета, считалось неподобающим, хотя именно так и было сделано, – и Мацуда тогда неохотно, конечно, но принял на себя роль уполномоченного от Тодая в затеянном предприятии; застенчивый, порядочный, скромный и незаметный Мацуда прекрасно подходил для такой роли, но перечисленные качества как раз и делали эту роль для него мучительной. И теперь он стоял плечом к плечу с неприятной ему соратницей (он очень хотел бы никогда больше не видеться с Юки, хотя, конечно, ни за что не сказал бы этого вслух) у книжной полки, глядя на лотки, забитые комиксами, в том числе японскими, скорее напоминавшими книжки в мягком переплете. У него рука не поднималась взять и полистать что-нибудь из представленного красочного ассортимента, как это делала Юки, в том числе потому, что она стояла перед подборкой комиксов “Би-бойз” с бросающимся в глаза логотипом – символом Марса черного цвета в желтом квадрате – и рассматривала книжку, на обложке которой двое мужчин с длинными развевающимися на ветру волосами и откровенно женственными европейскими лицами ехали на мотоцикле, умудряясь при этом обниматься и смотреть друг другу в глаза. Ох уж эти женщины, подумал Мацуда. Могла бы догадаться, что ему будет неприятно.

Когда Мацуда подошел, Юки обернулась, кивнула, опустила глаза и сложила ладони перед собой, плотно закрыв мангу, однако не выпустив ее из рук.

– Профессор Мацуда-сан. Спасибо, что пришли.

Мацуда кивнул в ответ.

– Вы спрашивали адрес французского профессора. Я пытался связаться с ним, хотел получить его разрешение, но безуспешно. Он к тому же пропустил несколько занятий и встреч, и это вызвало некоторое беспокойство. Я согласился встретиться с вами, потому что опасаюсь, не случилось ли какой-нибудь беды, а у вас, может быть, есть сведения, которые рассеют мои страхи.

– У него остановилась подруга из Канады. Она написала, что профессор ушел из дома и его нет уже несколько дней, а потом и сама перестала отвечать на письма, сообщения, звонки, и я тоже за нее тревожусь. Стараюсь не представлять себе всего, что тут можно представить. Я хочу поехать и посмотреть, что в действительности там происходит.

Мацуда взял книгу с полки, не глядя на нее, нервно покачал в руке, будто взвешивая.

– Никакой действительности вы там не увидите, – сказал он и повернулся к Юки с встревоженной, натянутой улыбкой. – Как это ни странно, дом принадлежит японскому обществу врачей-энтомологов. Зачем им понадобился этот дом, ума не приложу, но философу, как я понимаю, общество предоставило его в знак уважения – факультет философии Тодая все устроил.

Он отвернулся и, кажется, собрался уйти, запамятовав, что все еще держит книгу в руке, повернулся обратно, поставил ее на место и пробормотал:

– Философ вообще-то интересовался использованием энтомологического оружия в Китае во время Второй мировой войны, уж не знаю почему. – Мацуда сокрушенно покачал головой. – Когда самолеты сбрасывали зараженных язвой блох и мух на ничего не подозревающее население. Говорил, что в Северной Корее по сей день убеждены, будто бы во время их войны с Югом американцы договорились со своими новыми союзниками-японцами и доставили японское энтомологическое оружие на Корейский полуостров. Странное совпадение.

Рассказ обо всех этих перипетиях заворожил Юки, она уже размечталась, как напишет потрясающий материал, который будет иметь международный резонанс, – если только поймет, что тут к чему.

– Профессор-сан, вы полагаете, между тем, что дом арендован у энтомологического общества, и внезапным исчезновением наших коллег есть какая-то связь? Но какая?

Мацуда не улыбнулся.

– Это дело вы тоже превратите в пропагандистский балаган?

Обычно Мацуда не был таким прямолинейным и даже злопамятным, и Юки восприняла его резкость как свидетельство того, что история с исчезновением Аростеги сложнее и неприятнее, чем кажется, и выходит за рамки скандального бытового убийства во Франции. Наоми мертва, тут же решила Юки, Аростеги убил ее, но по каким-то другим причинам, не имеющим отношения к сексу или психическим отклонениям. По каким, Юки не могла предположить.

– Я просто хочу найти свою подругу, – сказала она.

И вот Юки стояла перед распахнутыми воротами дома Аростеги и фотографировала его, как туристка, которая на съемочной площадке Universal Studios в Голливуде снимает декорацию мотеля Бейтса из “Психо” (такой туристкой она была однажды, во время приключений Наоми в Санта-Монике), – ассоциация не из приятных. Новый фотоаппарат Юки – Sony RX1 – считался особенно подходящим для съемки в условиях низкой освещенности, и Юки не терпелось его испытать, однако она дождалась утра после “случайной” встречи с Мацудой, и лишь когда рассвело окончательно и бесповоротно, отправилась в дом Аростеги. Но едва она, запечатлев замусоренный сад перед домом, открыла незапертую входную дверь, как со всех сторон ее обступила темнота, так что вскоре она выставила максимальную диафрагму f/2.0 и начала фотографировать в режиме Auto ISO , причем иногда значение светочувствительности достигало 6400 единиц при наиболее предпочтительной для камеры выдержке затвора в 1/80 секунды. Максимально допустимое значение диафрагмы, обеспечивающее максимально необходимую глубину резкости. Они с Наоми шутили по поводу сексуальности диафрагм, говорили, что нужно написать монографию о символике и культурной релевантности фотомеханики – в сексуальном контексте – вот, скажем, затемнение 35-миллиметровой линзы изящной фиксированной диафрагмой с девятью лепестками до значения f /16 ассоциируется с упражнениями Кегеля для повышения тонуса мышц промежности. И еще много чего узнала Юки от своей подруги о фотографии, а теперь ей нужно использовать эти знания, чтобы запечатлеть дом Аростеги; фотоаппарат будто впитывал царившую здесь гнетущую, безысходную атмосферу, обычную для японского мегаполиса и вполне соответствовавшую ее внутреннему состоянию, вдыхал через диафрагму, чтобы потом выдохнуть в квартиру Юки – через снимки, которые она откроет на экране своего компьютера.