Джон Робисон - Посмотри мне в глаза! Жизнь с синдромом «ненормальности». Какая она изнутри? Моя жизнь с синдромом Аспергера

Итак, я вовсе не дефективный и не ущербный. По сути дела, в последнее время я все больше убеждаюсь, что мы, аспергерианцы, лучше нормальных людей! И, похоже, ученые со мной согласны: судя по свежим научным исследованиям, многие ученые считают, что без крупицы синдрома Аспергера творческого гения не бывает.

Сколько я себя помню, у меня всегда были сложности с именами, потому что обычно я называю окружающих вовсе не так, как они ожидают. Бывают случаи, когда собеседник резко возражает против имени, которое я ему даю, а бывает, что и впадает в ярость. Сколько раз я слышал возмущенные восклицания наподобие: «Какая я вам Кругляшка! Меня зовут Марта!» Но сколько бы раз я ни наталкивался на такое возмущение, Марта все равно будет для меня Кругляшкой, если только я по каким-то причинам не выберу ей другое прозвание, исходя из других ее характеристик на фоне остальных женщин.

Почему я решил называть Марту Кругляшкой? Потому что, когда мы познакомились, она была одержима идеей похудеть. А как еще называть человека, которого перемкнуло на весе, диетах и физкультуре? Так что – Кругляшка и только Кругляшка, ну, в крайнем случае, сойдет уменьшительно-ласкательное «Кругляшечка».

Буду откровенным: я честно пытался называть людей не так, как нарек их сам. И у меня ничего не получалось, я просто не могу именовать их иначе, чем именами, которые возникли у меня в голове. Когда я пытаюсь называть Кругляшку Мартой, то просто давлюсь словами. Имя Марта у меня с ней даже не ассоциируется. Хотите – называйте ее Мартой, я не против, свою систему имен я другим не навязываю.

Нынешнее свое жилище, наш дом, я называю Берлогой. Если в будущем у меня появятся другие дома, я их назову «Нора-один» и «Нора-два». Но пока название «Берлога», на мой вкус, подходило всем домам, где я живал, и вполне меня устраивало. Исключения из «правила Берлоги» допускались тогда, когда я жил в Квартире, Палатке, Лесном Домике – но это бывало недолго. Те времена были куда менее приятны, чем жизнь в Берлогах, поэтому я стараюсь их не вспоминать. Самые неприятные обиталища были Помойка, Коробки и Тюрьма, но о них я не вспоминаю вообще.

Тех, кто не относится к роду человеческому, я нарекаю как можно понятнее и отчетливее, чтобы имя было описательным. Никаких фокусов. Например, Пес и Пудель. Тут не перепутаешь, о ком речь. Это хорошие, правдивые, удобные в обиходе прозвания.

Мой брат, – а у него синдрома Аспергера нет, – завел собаку и назвал ее Китти-Китти. Я никогда бы так не поступил. Однажды брат приехал ко мне в гости и мы повели Китти-Китти погулять на природе. Она плюхнулась в яму с жидким гудроном. Это была наука им обоим, и хозяину, и собаке. Никогда не назову собаку Кошкой или кошачьим именем, и поэтому мои собаки никогда не вляпаются в гудрон.

Но брат упорно называет своих домашних животных ненормальными именами. Сейчас он держит двух бульдогов, одного из них зовут Бентли. Мне кажется, брат назвал ее так потому, что у меня есть автомобиль «бентли», который ему нравится. Но ведь мой «бентли» именно автомобиль, и к тому же старый. Поэтому называть собаку Бентли неправильно. А второго зовут еще хуже – Коровка. Ума не приложу, почему брат выбрал для собак такие имена, – мой родной брат, одна кровь, один генетический материал, а насколько разный подход! Иногда я думаю, что он называет собак так нарочно, чтобы меня позлить.

По-моему, людям, выбирающим подобные имена, логическое мышление не присуще. Может, это именно о них окружающие отзываются: «Ах, он такой эмоциональный, такой чувствительный!» А может, у них какая-то задержка в развитии. Я убежден: к такому выводу придет всякий, кто брал интервью у брата и у меня, и кто знаком с нашими принципами по части имен. Брат, разумеется, будет возражать.

Замедленным развитием, по-моему, отличаются те, кто называет собак в честь марки автомобиля или спиртного. Например, если домашнее животное наделили кличкой наподобие «Пильзнер» или «Будвайзер». Собака – это собака, и никогда не будет бутылкой пива, как бы того ни хотелось ее выпивохе-хозяину. Если ты путаешь собаку с пивной бутылкой, это знак глубокого душевного расстройства.

В отличие от большинства людей, мой брат сам выбрал, как ему именоваться. При рождении его записали как Кристофера Рихтера Робисона, но он до такой степени не любил наших родителей, что в восемнадцать лет сменил имя и фамилию, и стал Августином Ксоном Барроузом. Я никогда не называл его Августином, не называю и Крисом. А из Сопелки и Микроба он уже вырос. Наш кузен, Крошка Боб, называл его по среднему имени, только произносил не «Ксон», а «Зон», но меня и этот вариант не устраивает. Поскольку подходящего имени для брата я пока не подобрал, то называю его просто «мой брат» или, в зависимости от ситуации, как-то еще.

Например, у партнера брата я спрашиваю: «Где мой брат?»

У своего сына спрашиваю: «Где твой дядя?»

А к брату обращаюсь просто: «Эй!»

Иногда я пользуюсь альтернативными именами, которые отражают функцию или позицию человека и не связаны с его внешностью. Например, у моей жены две сестры, и, разумеется, у нее были отец и мать, пока не скончались. Иногда вся их семья собиралась вместе, и, случалось, мне нужно было представить их какому-нибудь гостю.

В такой ситуации я указывал на отца или мать жены и говорил:

– Это Нулевое звено.

Если присутствовала Анни, младшая сестра жены, я представлял ее как «Звено Номер Три». Если была и старшая, Элен, я называл ее «Звеном Номер Один». А жену представлял как «Марту, Звено Номер Два».

Благодаря прозвищам, которые я даю, все эти родственники получают точное обозначение в семейной системе, а свежий человек сразу понимает, кто в семье кто. Поэтому такие прозвища, они же альтернативные имена, я считаю вполне осмысленными и очень полезными. Но и в этом случае обычные люди почему-то воспринимают такие функциональные наименования с неудовольствием. Им такие имена кажутся странными.

Когда я был маленьким, взрослые рассказывали мне, что как называется – перечисляли имена всего на свете. Горячая штука называлась «кухонная плита». Собака называлась «пудель». Малыш – «крошка Робби» или «Джефф». Я был не властен над именами и названиями, не мог сам их выбирать; приходилось довольствоваться готовыми, и мне это было не по душе. Взрослые вторгались со своими готовыми именами в мой мир, нарушали мой сокровенный ход мысли. С какой стати, по какому праву? Но, повзрослев, я добился того, чтобы раздавать имена самолично, как я сочту нужным и правильным. У меня начали появляться собственные вещи, которые я мог называть как заблагорассудится. Например, мне подарили игрушечный трактор, и я назвал его Силачом. Но взрослые совсем не уважали мое мнение и имена, которые я давал: об игрушке отец говорил просто «твой трактор», а про Силача и слышать не хотел. А кое-кто вообще смеялся над придуманными мной именами, так что ранил меня в самое сердце или ужасно злил.