Зулейка Доусон - Форсайты

– Чемодан-то отправили, мисс Бигби?

Привратник высунул голову из сторожки и уставился на девушек, которые стояли обнявшись на широком тротуаре перед главными воротами колледжа.

– Да, Корниш, спасибо. Брат забрал его утром.

Привратник задержался в маленькой сводчатой калитке на секунду дольше, чем требовалось, потом приложил палец ко лбу, где, по преданию, прежде имелась прядь вроде тех, за которую в Средние века полагалось себя дергать в знак почтения.

– Вот и хорошо, мисс. Кланяйтесь от меня молодому милорду.

Он вернулся на свой пост в сторожке, и Астрид тоже постучала себя по лбу.

– Черт! Вот это я называю тонким намеком.

Она кинулась следом за привратником, на ходу дергая молнию сумки. Полминуты спустя она вернулась к Кэт.

– Повилять хвостиком перед обслуживающим персоналом никогда не бывает лишним, как говаривала моя святая бабушка. Последние мои десять шиллингов! И это при растущей стоимости жизни.

– Это ведь он выручил Джайлса в День восьмерок?

– Верно. Я скажу Джайлсу, что мне это обошлось в фунт, и взыщу с него.

Она просунула руку под руку Кэт и потерлась щекой о ее щеку. Их гривы снова смешались – словно пара многообещающих жеребят резвилась в лучах предвечернего солнца. Они стояли плечом к плечу, глядя на север вдоль Вудсток-роуд, и не замечали, что притягивают взгляды прохожих.

Девушки составляли как будто нарочно подобранную и в то же время странно не сочетающуюся пару. Кэт была на пол-ладони выше, но шея Астрид казалась длиннее. («С зобиком», как выразилась бабушка Эм, когда познакомилась с ней.) Если нос Кэт был тонким и прямым, как у ее матери, то у Астрид он выглядел чуть более вздернутым, чем допускалось демократическим вкусом. Глаза Астрид, ясной властной голубизны, имели обыкновение часто вспыхивать, рот был тонко очерченным и очень английским. У Кэт льдисто-зеленые глаза осенялись темными ресницами и словно о чем-то таинственно спрашивали. Свой рот, совсем не английский, она с удовольствием изменила бы, если бы могла, – полные, пухлые губы с опущенными вниз уголками придавали ей взволнованный вид, когда она бывала совершенно спокойна. Ей говорили, что она напоминает девушек Россетти. Цвет лица у обеих был бледный, что особенно подчеркивалось эффектностью их волос, но только у Кэт он намекал на душевную деликатность. И наконец, – к вечному огорчению Астрид – у Кэт не было ни единой веснушки.

Бесспорно, обе девушки обладали «стилем» в том смысле, в каком употребил бы этот термин знаток породистых лошадей, – хорошие кости под упругой плотью. Это становилось особенно ясно, едва ветер прижимал пышные юбки их летних платьев к двум парам породистых ног. И взгляды прохожих становились еще целеустремленней.

Они ждали, когда подъедет брат Астрид и заставит их окончательно проститься перед долгими каникулами. Миновали еще две минуты, и из-за больницы выехал Джайлс. Увидев их, он замахал над ветровым стеклом двухместной машины и затрубил в свой исторический гудок.

– Ну что же, цыпленок, – со вздохом сказала Астрид, когда машина притормозила, – это был наш последний блаженный семестр. Мы чудно провели время, верно? Одни развлечения и никакой работы. Осенью все будет совершенно наоборот.

– М-м-м, да. Печально, как сказала бы моя святая бабушка.

Джайлс проехал мимо них, все еще трубя, и лихо свернул в ворота. Он вскочил с низкого сиденья сильным и ловким движением, напомнившим о его недавнем триумфе на реке, и подчеркнуто отсалютовал. Девушки подошли к нему.

– Если не ошибаюсь, – сказала Астрид, – ты уже имела несчастье познакомиться с моим братом, седьмым урожденным идиотом Пенникрайка?

Джайлс обладал чуть менее броским вариантом фамильных глаз и волос, демонстрируемых его сестрой, а также принципиально меньшим количеством веснушек. Он был на четыре года старше Астрид, но лишь курсом старше (гуманитарные науки в Тринити) из-за войны. Из-за войны же, которая оставила их сиротами, когда бомба упала на «Кафе де Пари», брат и сестра были ближе друг другу, чем даже близнецы, и, естественно, не находили доброго слова друг для друга.

– Привет, Монти! – Джайлс одарил Кэт самой обаятельной своей улыбкой, оставив жалкий огарочек для сестры. – Привет, язва, барахло при тебе?

– Нет, при тебе, если ты не посеял мои драгоценности после завтрака. – В голосе Астрид прозвучала задорная властность, присущая сестрам.

Жутко пародируя американского киногероя, который ничего плохого ему не сделал и заслуживал лучшего, Джайлс заявил:

– Твои драгоценности – это я, беби. Заруби себе на носу.

Он распахнул дверцу перед ней, и она состроила ему гримасу.

– Печально, но факт, – произнесла она, усаживаясь рядом с ним. – Булыжничек, зато мой собственный.

Кэт захлопнула ее дверцу, и Астрид сказала:

– Обещай навестить нас en Ecosse [76] ! Мы проторчим там все каникулы взаперти с жуткими дядюшками. Если ты не приедешь, я совсем завяну!

– Попробую. Мы, кажется, поживем во Франции.

– Черт, что значит наличные! Тогда я приеду погостить у тебя. Скажи своим, что я новая горничная, или придумай еще что-нибудь.

Джайлс переключил передачу. Астрид продемонстрировала потребность в последнем объятии, и Кэт быстро нагнулась к ней.

– Ну, хватит, вы, двое! Брейк! Монти, ты уверена, что тебя никуда не надо подвозить? Сзади на этот случай есть откидное сиденье.

Кэт выпрямилась и помотала головой.

– Спасибо. Через полчаса должен приехать мой отец.

Девушки переглянулись и сглотнули, борясь с поднимающимся в горле комком. Они были неразлучны с первого семестра – целую жизнь, как казалось теперь. И с каждыми новыми каникулами расставания давались все труднее, все больнее было рвать особые узы. Только присутствие Джайлса удерживало их от слез.

– Во всяком случае, звони. Обещаешь?

– Обещаю! – ответила Кэт.

– И пожалуйста, не слишком уж блистай в своем каникулярном эссе. «Тьма в «Гамлете», так?

– «Мрак и свет в «Отелло». См. Уилсона Найта.

– Видишь! Ты уже заблистала. Ну, будь!

Джайлс рванул с места, немилосердно рявкнув глушителем. Астрид послала воздушный поцелуй, и Кэт увидела, что машет вслед багажнику и запаске, которые внезапно оказались уже у дальнего перекрестка.

Свернув под арку главных ворот, Кэт прошла через Восточный двор, где цветы на клумбах – в основном красная и белая герань, кое-где перемежающаяся голубыми оксфордскими лобелиями, – выглядели теперь поникшими. Ее чемоданы были упакованы и стояли у двери, библиотечные книги были все сданы, делать было абсолютно нечего, разве что найти солнечное местечко на главном дворе и скоротать благословенные последние полчаса.

Она прошла под окном комнаты, которую выбрала для своего заключительного года. С октября, работая за своим письменным столом, она будет любоваться этим видом на сторожку. Астрид права – предстоит одна работа и никаких развлечений до самой Троицы, до сдачи экзаменов на бакалавра. Кэт невольно улыбнулась, вспомнив, как Астрид поклялась купить черное кружевное белье и надеть его под чинный костюм – «на счастье!».