Зулейка Доусон - Форсайты

На лестнице послышались шаги, и Кэт поглядела в пролет, ожидая увидеть американского профессора. Но вверх по ступенькам мчался совсем молодой человек, явный студент. Не Бэгали ли? Увидев ее на площадке, он как будто не удивился. Собственно, он даже толком не посмотрел на нее, а сразу нырнул в чуланчик и закрыл за собой дверь. Она услышала, как открылась внутренняя дверь, и несколько секунд спустя до нее донеслись приглушенные звуки, каких следовало ожидать.

Кэт, не желая услышать, как будет спущена вода, вошла в обшитый темными панелями кабинет профессора.

Никогда еще она не видела такого количества книг не на полках. Они грудами валялись у ящиков с выдранными крышками, словно из каждого необходимо было без промедления извлечь важнейший том, упакованный на самом дне. Открытые ящики, казалось, покачивались на других, еще не открытых. И вообще далеко не все были ящиками, но картонками с названиями разных неслыханных напитков. Три картонки, громоздившиеся у стола, некогда содержали один и тот же – «Ветхий Адам – лучшее кукурузное виски Кентукки». Это было единственное знакомое ей название, так как во время войны полковник Уилмот прилежал этому виски. Она вспомнила, какое поднялось волнение, когда он привез вот такую картонку к ним на Саут-сквер, объясняя, что выписал себе запасец. Ее отец высказал опасение, что такой подарок заметно уменьшит этот запас, и спросил, сколько, собственно, ящиков он получил, полковник Уилмот ответил «на первое время достаточно», и ее родители засмеялись. Ей тогда рассказала про это Тимс, но она тогда не поняла, что тут было смешного.

Кэт поиграла с мыслью, что напечатанное название и выразительные рисунки бутылок на этих трех ящиках точно соответствуют их содержимому, тем более что они, как она заметила теперь, стояли в стороне от остальных. В конце-то концов, вполне понятное пристрастие для человека, который сумел набрать десять тысяч слов для чувственности terra nova [78] Донна. «Хмель лучше Мильтона бы мог…» [79] – припомнилась ей чья-то строка. Она села в кресло у письменного стола, на котором тоже валялись груды книг и бумаг, и постаралась выбросить из головы все посторонние мысли, чтобы за остающиеся несколько минут до появления ее нового наставника сосредоточиться исключительно на поэтах-метафизиках.

Число нескольких минут неуклонно возрастало – и достигло двадцати пяти, когда она поглядела на часики в третий раз. Кэт даже усомнилась, не спутала ли она день или час, порылась в сумочке и перечитала записку. Нет, ни даты ни часа она не спутала. В отличие, видимо, от профессора. Оставалось только сидеть тут и ждать.

За двадцать минут до истечения часа Кэт, которую окружающая тишина заметно убаюкала, внезапно очнулась, услышав шум, доносившийся от подножия лестницы. В первый момент ее уши восприняли его как нечто единое, но затем, подобно Юлию Цезарю, она установила, что шум этот, как Галлия, разделялся на три части, и принялась их анализировать. Первый звук, казалось, был порожден падением человека крупного сложения, который споткнулся стальным носком ботинка, и, возможно, одетого в пальто, поскольку нечто захлопало наподобие встряхиваемого одеяла и приглушило удар. Второй звук, хоть и неуместный, поддавался расшифровке сразу: произвести его могли только яблоки и апельсины, высыпавшиеся из сумки и запрыгавшие по ступенькам. Перед умственным взором Кэт тут же возник (несомненно, навеянный метафизиками) образ средневекового алхимика, неуклюже экспериментирующего с левитацией – идея, которую отнюдь не рассеял третий звук: громкое ругательство, произнесенное тоном, который указывал на привычку к таковым, и с неумолимостью богов, упомянутых всуе. Вместе все это было слегка комично.

К тому времени когда Кэт завершила свой анализ, ботинки со стальными пластинками уже выбивали дробь, поднимаясь через две ступеньки на третью. Кэт успела еще вообразить сапоги-скороходы.

Затем свет на маленькой площадке потускнел. Кэт повернула лицо в ожидании, готовясь объяснить свое вторжение фигуре, возникшей из сумрака тамбура. На мгновение фигура эта вырисовалась в дверном проеме на фоне бледного солнечного света, точно обведенная сиянием, как фигуры святых на картинах.

– А! – сказал вошедший хрипловатым басом и откашлялся. – Мисс Монт, если не ошибаюсь. Вы пришли раньше.

– Нет… – начала Кэт отработанное объяснение, но он перебил ее.

– Значит, я пришел поздно, – признал он просто и посмотрел на нее, и Кэт обнаружила, что не способна определить выражения его длинного, скорее худого лица. Он стоял на пороге в этом намеке на ореол и выглядел словно бы дружелюбным. Но полной уверенности у нее не было. В его белесых глазах ей почудились насмешливые огоньки, какой-то вызов.

– «Без толку тратя время и меня», – сказал он и вошел в комнату.

И только тут Кэт осознала его гигантский рост. Входя, он машинально, как бы по давней привычке, пригнул голову, хотя притолока была расположена на несколько дюймов выше его головы. С его появлением обшитый панелями кабинет, прежде вполне просторный, вдруг словно съежился.

Развинченной походкой он широким шагом прошелся по комнате, словно сосредоточившись на самом себе. Кэт даже удивилась, как точно она представила себе его одежду и покупки. Несмотря на время года, он был облачен в пальто, напоминавшее ей русскую кавалерийскую шинель из темно-серого сукна. Грозного вида серая в пятнах меховая подкладка опушала и поднятый воротник, обрамлявший его голову. Волосы его были зачесаны со лба и падали на шею так, что их седина, слагавшаяся, как бывает у мужчин, из темных и совсем белых прядок, мешала различить, где кончаются они и начинается мех.

«Возможно, разницы нет никакой», – подумала Кэт.

Под мышкой он держал порванный бумажный пакет с фруктами – яблоками, апельсинами и парочкой-другой чего-то экзотического – ямсов или папайи. Он уронил пакет на письменный стол, скинул пальто и бросил его на диван под окном подкладкой вверх, и оно распростерлось там, точно полуручной волк.

Кэт не находила, что сказать. Но почему-то казалось, что он и не ждет от нее никаких слов. У нее возникло ощущение, что он просто перестал замечать ее присутствие.

Наконец он сел в кресло за письменным столом. Уперся локтем в рассыпанные бумаги и подпер щеку рукой с очень длинными пальцами.

– Итак, мисс Монт, – сказал он, небрежно взяв карандаш, уставился на нее и начал что-то чертить в записной книжке, – мне предстоит заняться с вами поэзией семнадцатого века в этом семестре?

Кэт кивнула, на секунду вздернув подбородок. Ее волосы защекотали ей шею, а он скосил глаза куда-то в сторону. Потом снова устремил на нее вызывающий взгляд откуда-то из глубины своих белесых глаз и чуть улыбнулся, продолжая рассеянно водить карандашом.