Зулейка Доусон - Форсайты

Ее заметил и еще кое-кто из гостей – редактор, Вивиан, американский атташе, – но Кэт было не до них. Астрид, конечно, ткнула Джайлса – тот так и застыл с раскрытым ртом. Отец – он стоял перед той самой картиной, в которой находили сходство с ней, – взглянул на нее через всю гостиную, в лице – недоумение. Прямо перед ней – мать, разговаривает со старым романистом.

– Кэт?..

– Извини, мама, – спокойно сказала она, – я должна уйти. Вернусь позже.

– Вернешься? Откуда?

Но Кэт уже исчезла.

Зрелище было устрашающее, но приступ пошел на спад – по крайней мере Бойду полегчало, – а Кэт все не уходила, пока он не согласился, чтобы завтра утром она вернулась вместе с врачом. Был субботний вечер – больше суток прошло с ее ночного бегства с Саут-сквер.

Все это время она была около него: кормила, мыла, переодевала с такой готовностью и сноровкой, будто уже была его женой. Звать доктора он запретил, только, выбивая зубами дробь, повторял «х-х-и-н-н-ин» и «ап-пельс-с-синовый с-с-сок» в ответ на вопрос, что сделать, чтобы ему стало легче. Все это она нашла, и в достаточном количестве, на кухне, там же, где он держал виски.

– Лакомство богов, – пробормотал он утром, проснувшись и увидев ее, склонившуюся над ним. Чуть брезжил рассвет, и Кэт безуспешно пыталась уснуть в кресле, – как тогда, в ту, первую, ночь. Стоило ему пошевелиться, она вздрагивала и вскакивала к нему.

Она приподняла его голову и дала ему сока. Глотнув, он откинулся на подушку, вглядываясь в клочок тусклого неба в проеме окна. До рассвета еще полчаса – за окном сумрачно и серо.

– «В-вот он – с-серый р-рас-с-свет», – показав кивком, проговорил он, а в глазах, казалось, пробивалась улыбка.

Кэт воспрянула: две цитаты из одного стихотворения – дело идет на лад! Лоб его стал прохладнее – жар, похоже, спадал, руки же – ледяные.

Дождавшись, пока он уснет, она вышла погулять со старым псом. И только когда почтальон, разносивший первую в этот день почту, одарил ее удивленным взглядом, она вспомнила, как она одета. «Дамасская роза»!

Бойду на глазах становилось легче, и к вечеру она смогла оставить его. Она возвращалась на Саут-сквер, покидая своего любимого – теперь пусть хоть весь мир знает – сидящим у газового камина, закутанным в одеяло, слабым, как котенок, но больше не трясущимся в лихорадке. Рядом с ним, как всегда, старый пес.

Накинув плащ, Кэт втиснулась на заднее сиденье такси и попыталась придумать для родителей хоть какое-то приемлемое объяснение. Она позвонила домой только раз, прошлой ночью – к телефону подошел отец, – сказала, где она и как долго собирается там пробыть, но, прежде чем он успел засыпать ее вопросами, монетки у нее кончились. Теперь, пока такси под мерное тиканье счетчика приближалось к Саут-сквер, формулировка становилась все более и более туманной, и в конце концов она бросила это занятие. Она слишком устала, чтобы о чем-нибудь беспокоиться, и, в конце концов, что скажут, то и скажут.

На углу она расплатилась, под вечерним небом чувствуя себя не так неловко в своем помятом вечернем платье. Открыла дверь своим ключом и, намеренно не глядя по сторонам, не желая знать, есть ли кто-нибудь в комнатах, поднялась прямо к себе, сбросила одежду и забралась в горячую ванну.

Немного ожив после ванны – все еще усталая, но не до изнеможения, – в длинном халате, обмотав полотенцем голову, Кэт решила, что пора рубить узел. Она пошла к матери, но той не было в комнате.

Проходя мимо отцовского кабинета, она увидела под дверью свет, тихонько постучала и, услышав его голос, вошла.

– Вернулась! – без раздражения, скорее с какой-то тоской произнес он.

При звуке его голоса слезы навернулись на глаза.

– Ох, Котенок! – сказал он ласково.

Это давнее детское прозвище! От ее решимости не осталось и следа. Отец обнял ее, усадил в свое походное кресло, а горячие слезы все катились по щекам.

Майкл присел на край стола – спиной к Белой Обезьяне, весьма саркастически взиравшей на все происходящее, – и смотрел, как постепенно успокаивалась дочь, всхлипывала вое реже, все тише. «Бедная моя девочка! – подумал он. – Скверная это штука – любовь. Парламенту следовало бы ее отменить!»

Первая краткая вспышка прошла, своим носовым платком отец тщательно «перекрестил» ее, как говаривал он, когда, маленькой девочкой, ей случалось расплакаться, – теперь им обоим легче было продолжать.

Да, решил Майкл, это он должен сделать сам – пустить пробный шар – он отец.

– Ну, скажи мне – ты очень влюблена?

Кэт взглянула благодарно и даже чуть улыбнулась.

– Безнадежно. Прости.

Майкл медленно кивнул, а что дальше говорить – не знал.

Следующий вопрос задала Кэт.

– Что говорит мама?

Майкл чуть шевельнулся на своем насесте.

– Ты же знаешь, мы оба хотим только твоего счастья, Кэт.

– Это не ответ, папа.

– Нет. Ты хочешь дословно?

– Да.

– Изволь – в настоящий момент она не может себе представить, как умудрилась родить такую идиотку. Думаю, в конце концов представит.

Кэт приглушенно рассмеялась, и сразу опять слезы ручьем – на этот раз ненадолго.

– О Господи, – проговорила она сквозь скомканный влажный платок, – сейчас от всего этого голова кругом идет. Утро вечера мудренее.

– Ты всю ночь была там?

– Да!

Такой болью исказилось лицо отца – хоть бы этого не видеть!

– После всего этого – я должна быть с ним, папа, – должна!

– Я понимаю.

– Понимаешь?

– Да – конечно. Но скажи – он тоже так считает?

– Да.

– Он так сказал?

– Да.

– Понимаю, – повторил Майкл.

– Нет, папа, скорее всего, не понимаешь. Он просил меня уехать с ним.

– За границу?

Она кивнула:

– В Мексику.

– В Мексику!..

Бедный папа! Кэт отчетливо представляла, что творится сейчас у него в душе, – на лице его отразились те же чувства, что охватили ее, когда она впервые услышала – куда.

– Может быть, – добавила она, – но не обязательно. Дело в том, я думаю, что для него не так уж важно, где именно жить. Важно, чтобы я была с ним – где бы то ни было.

– И ты будешь счастлива?

– Я буду счастлива с ним – а это самое главное, правда?

Кэт ждала – и, смирившись, отец коротко кивнул в ответ.

– Мне нужно поспать, – объявила она, вставая, – давай утром договорим? Я буду лучше соображать.

И, прежде чем выйти из комнаты, потерлась щекой о его щеку.

Кэт спала без снов. Вернее, видение, что над ней витало в ее тревожном забытьи, было какое-то непостижимое, недосягаемое.

Внезапно, как от толчка, она вскочила, сердце оборвалось. Толком не проснувшись, объятая ужасом, выбралась из постели. Едва коснувшись ногой ковра, уже знала – что-то случилось, что-то страшное, очень страшное – страшнее быть не может. Зажгла свет, мгновенно оделась: юбка, блузка, кардиган – выхватив из шкафа что попало, неважно какого цвета, наскоро накинула красный плащ с капюшоном, отыскала кошелек, глянула, хватит ли на такси, и опять умчалась из дома, и опять – во тьму.