Э. Джеймс - Пятьдесят оттенков свободы

Ох, папа, пожалуйста, успокойся. Тебе вредно так нервничать.

– И мне пришлось иметь дело с твоей матерью, – ворчит он, раздраженно взмахивая руками.

– Папа, прости.

– И бедный Кристиан! Я никогда его таким не видел. Он прямо постарел. Мы оба постарели на добрый десяток лет за эти пару дней.

– Рэй, мне очень жаль.

– Твоя мать ждет твоего звонка, – говорит он уже чуть спокойнее.

Я целую его в щеку, и он наконец смягчается.

– Я позвоню ей. Мне правда очень жаль. Но спасибо за то, что научил меня стрелять.

Мгновение он взирает на меня с неуместной родительской гордостью.

– Рад, что ты не промахнулась, – ворчливо говорит он. – А теперь поезжай домой и отдохни.

– Ты хорошо выглядишь, папа. – Я стараюсь сменить тему.

– А ты бледная. – Его страх внезапно становится очевидным. Взгляд точно такой же, какой был у Кристиана этой ночью, и я хватаю его за руку.

– Я в порядке. Обещаю, что больше не сделаю ничего подобного.

Он стискивает мою ладонь и обнимает.

– Если бы с тобой что-то случилось… – шепчет он хрипло.

Слезы обжигают мне глаза. Я не привыкла, что мой отчим проявляет чувства.

– Папа, со мной все хорошо. Ничего такого, чего не исцелить горячим душем.

Мы выходим через заднюю дверь больницы, чтобы не встречаться с папарацци, столпившимися у входа. Тейлор ведет нас к поджидающей машине.

Кристиан молчит, когда Сойер везет нас домой. Я избегаю взгляда Сойера в зеркале заднего вида, чувствуя себя неловко из-за того, что последний раз видела его в банке, когда улизнула от него. Я звоню маме, она всхлипывает в трубку. Почти всю дорогу мне приходится ее успокаивать, но удается это лишь тогда, когда я обещаю, что мы скоро ее навестим. На протяжении всего разговора Кристиан держит меня за руку, большим пальцем поглаживая костяшки. Он нервничает… что-то произошло.

– Что случилось? – спрашиваю я, когда наконец завершаю разговор с мамой.

– Меня хочет видеть Уэлч.

– Уэлч? Зачем?

– Он раскопал что-то про этого ублюдка Хайда. – Кристиан злобно кривит губы, и холодок страха пробегает по мне. – Не захотел говорить мне по телефону.

– Ой.

– Он приезжает сегодня из Детройта.

– Думаешь, он нашел какую-то связь?

Кристиан кивает.

– Как считаешь, что это?

– Понятия не имею. – Он озадаченно хмурит лоб.

В «Эскале» Тейлор заезжает в гараж и останавливается возле лифта, чтобы высадить нас, прежде чем парковаться. В гараже мы можем избежать назойливого внимания фотографов. Кристиан помогает мне выйти из машины. Обнимая за талию, ведет к лифту.

– Рада, что дома? – спрашивает он.

– Да, – шепчу я. Но когда я оказываюсь внутри знакомого лифта, чудовищность того, через что я прошла, обрушивается на меня, и меня начинает трясти.

– Эге… – Кристиан обнимает меня и привлекает к себе. – Ты дома. Ты в безопасности, – говорит он, целуя меня в волосы.

– Ох, Кристиан! – Плотину в конце концов прорывает, и я начинаю всхлипывать.

– Ну, ну, – шепчет Кристиан, прижимая мою голову к своей груди.

Но уже слишком поздно. Не в силах сдержаться, я рыдаю ему в рубашку, вспоминая жестокое нападение Джека, «Это тебе за SIP, паршивая сука!», как говорю Кристиану, что ухожу, «Ты уходишь от меня?», и свой страх за Миа, за себя, за маленького Комочка…

Когда двери лифта раскрываются, Кристиан берет меня на руки, как ребенка, и несет в фойе. Я обвиваю его руками за шею, прижимаюсь к нему и тихо плачу.

Он несет меня прямо в ванную и мягко усаживает на стул.

– Ванна? – спрашивает он.

Я качаю головой. Нет… нет… не как Лейла.

– Душ? – Голос его пронизан беспокойством.

Киваю сквозь слезы. Мне хочется смыть с себя всю грязь последних дней, смыть воспоминание о нападении Джека. Я всхлипываю, закрыв лицо руками, когда шум льющейся в душе воды гулким эхом отскакивает от стен.

– Эй, – нежно воркует Кристиан. Опустившись передо мной на колени, он отнимает мои руки от залитых слезами щек и берет лицо в свои ладони. Я смотрю на него, смаргивая слезы.

– Ты в безопасности. Вы оба, – шепчет он.

Комочек и я. Глаза мои опять наливаются слезами.

– Ну, будет тебе. Мне невыносимо видеть, как ты плачешь. – Голос у него хриплый. Он большими пальцами вытирает мне щеки, но слезы все равно текут.

– Прости меня, Кристиан. Прости за все. За то, что заставила тебя беспокоиться, за то, что рисковала всем, за то, что сказала.

– Тише, детка, пожалуйста. – Он целует меня в лоб. – Ты тоже прости меня. Танго танцуют вдвоем, Ана. – Он криво улыбается мне. – Ну, по крайней мере, так всегда говорит моя мама. Я говорил и делал то, чем не могу гордиться. – Его серые глаза печальные, но кающиеся. – Давай тебя разденем, – мягко говорит он. Я вытираю нос тыльной стороной ладони, и он снова целует меня в лоб.

Кристиан проворно раздевает меня, очень осторожно стаскивая майку через голову. Но голова у меня уже не так болит. Заведя меня в душ, он в рекордное время сбрасывает с себя одежду, и мы вместе ступаем под благословенную горячую воду. Он привлекает меня в свои объятия и держит так очень долго, пока вода стекает по нашим телам, успокаивая нас обоих.

Он дает мне поплакать у него на груди, время от времени целует в волосы, но не отпускает, только мягко покачивает под струями теплой воды. Я наслаждаюсь ощущением его кожи на моей, волос у него на груди под своей щекой… Мужчина, которого я люблю, сомневающийся в себе, прекрасный мужчина, которого я могла потерять из-за своего безрассудства. Я чувствую пустоту и щемящую боль от этой мысли, но радуюсь, что он здесь, все еще здесь, несмотря на то что произошло.

Ему предстоит еще многое объяснить, но единственное, чего я хочу, – это упиваться ощущением его успокаивающих, защищающих рук, обнимающих меня. В эту минуту я понимаю: любое объяснение с его стороны должно исходить от него. Я не могу вынуждать его – он сам должен захотеть рассказать мне. Я не желаю быть «пилой», постоянно пристающей к мужу с расспросами. Я знаю, он любит меня больше, чем кого-либо другого, и пока что этого достаточно. Осознание этого приносит облегчение. Я перестаю плакать и отступаю назад.

– Лучше? – спрашивает он.

Я киваю.

– Вот и хорошо. Дай мне посмотреть на тебя, – говорит он, и я не сразу понимаю, что он имеет в виду.

Но он берет ту мою руку, на которую я упала, когда Джек меня ударил, и внимательно осматривает. На плече у меня – синяки, а на локте и запястье – царапины. Он целует каждую. Потом хватает с полочки мочалку и гель для душа, и знакомый сладкий аромат жасмина наполняет мне ноздри.

– Повернись. – Он мягко начинает мыть мою ушибленную руку, потом шею, плечи, спину и другую руку. Чуть поворачивает меня и проводит вниз по моему боку своими длинными пальцами. Я морщусь, когда они скользят по большому синяку на бедре. Глаза Кристиана твердеют, а губы плотно сжимаются. Гнев его осязаем, когда он резко втягивает воздух сквозь стиснутые зубы.