Яков Шехтер - Есть ли снег на небе

В один из дней в синагогу зашел незнакомый ему еврей, спросил, где тут человек, заверяющий документы, и положил перед Шаей некую бумагу. Шая был погружен в разбор сложного талмудического спора, поэтому не вник достаточно глубоко в смысл этого документа. Он показался ему совершенно нормальным, и, быстро поставив подпись и печать, Шая вернулся к учебе.

Прошло несколько месяцев, и Шаю арестовали. Этот еврей оказался замешанным в попытке государственного переворота. Роль в заговоре была ничтожной, его использовали как курьера, но рассвирепевшим властям этого было вполне достаточно. Шаю сначала обвинили в пособничестве, а потом, исходя из каких-то неведомых соображений, объявили полноценным заговорщиком. Все его попытки объяснить, что он подписал эту бумагу без всякого тайного умысла, с негодованием отвергались. Дело рассматривалось особой комиссией при личном участии короля Польши, а Шая пока сидел и сидел.

И вот все кончилось. По просьбе общины тело передали похоронному братству, и те после совершения необходимых обрядов похоронили бывшего богача на еврейском кладбище.

На следующий день после похорон в Дубно прибыл специальный посланник из Варшавы с приказом. Особая комиссия признала Шаю виновным в попытке государственного переворота, и король подписал указ о смертной казни преступника через отсечение головы.

– Умер? Похоронили? Не верю! – вскричал посланник, узнав о смерти Шаи. – Знаем мы эти еврейские штучки. Гроб пуст, или в нем лежит другой покойник, а преступник гуляет на свободе. Раскопать могилу!

На опознание вместе с посланником прибыл начальник тюремной стражи, лично знавший Шаю.

– Да, это он, – сказал тюремщик, заглянув в раскрытый гроб. – Никаких сомнений.

– По правилам его надо перенести на тюремное кладбище и похоронить рядом с казненными преступниками, – сказал посланник.

– Да охота вам с этим возиться, – возразил начальник. – Пускай уже лежит, где положили. Время обеденное, приглашаю вас разделить мою скромную трапезу.

– Ладно, – махнул рукой посланник. – Закапывайте!

Могилу Шаи еще многие годы показывали в Дубно. Могилу человека, умершего из-за необдуманных слов.

Осенний дождь сначала прибил пыль, потом омыл почерневшие от летнего жара крыши, смочил деревья, напоил поля и огороды. Чуткая сумрачная тишина крепко обняла Тетиев. А дождик продолжал накрапывать, мелкий, но упорный и непрестанный. Через день под ногами стало мокро и скользко. Колеса подвод наматывали грузные полосы жирной украинской грязи.

Переход с летней жары на осеннюю морось всегда мучителен. Тяжело расставаться с теплом и солнцем, да делать нечего, так устроена жизнь. Евреи Тетиева начали готовиться к зиме. Скоро землю скует мороз, застынут реки, и до самой весны все вокруг, точно субботней скатертью накроет белый снег. Надо позаботиться о поленницах, проконопатить окна, надежно запрятать в клети сено для коровы или козы. В самый разгар работы в Тетиев пришла весть: к нам едет Ружинский ребе!

Приезд праведника – большое событие для местечка. Где цадик – там Шхина, Божественное присутствие, а значит, и браха, благословение. Больные излечатся, бездетные забеременеют, наладятся денежные дела, засидевшиеся девушки найдут достойных женихов. А уж тот, в чьем доме остановится праведник – о! – его награда будет больше всех.

Не час, и не два, и не три длилось заседание совета еврейской общины Тетиева. Быстро решили, в какой синагоге будет выступать ребе Исроэль, откуда взять деньги для торжественной трапезы после выступления, кто будет распоряжаться приготовлением еды, а кто проследит за расстановкой столов и скамеек. О самом же главном спорили до хрипоты три тетиевских богача, спорили и никак не могли решить, кому достанется честь принимать цадика у себя в доме.

Дождь, казалось, подслушивал и лил горькие слезы прямо на оконные стекла. Больше всего Всевышний любит мир и согласие между евреями, а какой уж тут мир, чуть не до драки дошел спор, до позорной драки, словно между пьяными крестьянами в шинке. Но в конце концов все же договорились, и реб Сендер побежал возвестить домашним о выпавшей на их долю удаче.

Ребе приехал. Это невозможно ни передать словами, ни живописать пером и красками. Движения души не укладываются в скудные форматы материальности. После торжественной встречи ребе вошел в дом реб Сендера и тут же начал прием посетителей. Практически у каждого еврея есть о чем попросить и на что пожаловаться, особенно когда знаешь, что каждое слово, сказанное цадику, сразу попадает на небо.

Прием длился до глубокой ночи. Посетители сначала толпились на крыльце, затем заняли прихожую и потихоньку разместились во всех смежных комнатах перед кабинетом, где находился ребе. В ужасе и страхе метался по дому реб Сендер, бессильно наблюдая, как грязь чернила роскошные ковры, а мокрые штаны пачкали обшивку стульев и диванов.

– Евреи, имейте совесть, вытирайте ноги! – тщетно взывал он.

Евреи, разумеется, пытались сбить грязь с сапог и бахил, да только куда там! В такую слякоть разве можно толком очистить обувь?!

К полуночи служка ребе Исроэля выгнал оставшихся посетителей улицу.

– Хватит! – грозно рычал он, бесцеремонно хватая за рукава не желавших уходить посетителей. – Ребе тоже нужно спать, и есть, и Тору учить! Завтра приходите, завтра.

Когда последний из гостей покинул дом реб Сендера, тот еще раз прошелся по комнатам и окончательно пал духом. Конечно, завтра с утра он поставит на уборку всю прислугу, да еще пригласит дополнительных людей, но вернуть ковры и обивку мебели к прежнему состоянию уже не удастся. Он, реб Сендер замер на месте от пронзившей его мысли. Да ведь ребе Исроэль пробудет в его дом еще целый день, и это значит, что и завтра на крыльце, в прихожей и во всех комнатах будут толпиться евреи, пришедшие за благословением к праведнику. А ведь их не выгонишь, не скажешь – не приходите или зайдете в другой раз! Он сам напросился, сам кричал и спорил до хрипоты, отстаивая право принимать цадика, и вот, пожалуйста, угодил в ловушку.

Реб Сендер еще стоял, подобно жене Лота, в остолбенении на затертом до черноты ковре, когда кто-то дернул его за плечо.

– Ребе хочет с тобой поговорить, – сказал служка вполне нормальным тоном. – Он ждет тебя в кабинете.

«Ого, – подумал реб Сендер, – вот это да! Не я вымаливаю у ребе аудиенцию, а он сам хочет со мной поговорить, да еще ждет, вы слышите – ждет! – меня в кабинете. Ах, как жаль, что этого не слышат члены совета общины, в особенности ее глава, заносчивый парнас а-хойдеш!»

– Садись, Сендер, – усталым голосом произнес ребе. Он сидел в кресле, откинувшись на спинку, под глазами набрякли мешки, а лицо вытянулось.