Джанелль Браун - Красивые вещи

Он не взял меня за руку, когда мы пошли по тропинке к Стоунхейвену. Он не обнял меня, когда я была готова повернуть направо, к воротам. Он просто повернул налево, к заднему крыльцу. Он только крепко зажмурился, словно хотел разглядеть что-то спрятанное внутри своей головы. А потом он еще раз повторил те самые слова, еле слышно:

– Прости, Нина.

Вот так все закончилось.

А потом… Экзамены и начало июня, а это для нашей школы означало, что последний день учебного года все школьники проводили на озере – плавали на байдарках, катались на водных лыжах и жарили соевые сосиски на пристани около чьего-нибудь частного пляжа. За пару недель до конца учебы я всего несколько раз видела Бенни. Я издалека наблюдала за его неуклюжей долговязой фигурой в школьных коридорах, и у меня горло сжималось – рефлекторно, как у собаки Павлова. А потом я лежала ночью в постели и воображала, что мы все же поговорим с ним на школьной вечеринке. Или что он увидит меня на берегу, подойдет ко мне, расплачется и попросит прощения, и я его конечно же прощу, и мы обнимемся и будем вместе навсегда. Счастливый конец фильма.

Но Бенни не появился на пляжном празднике, и я в итоге весь день провалялась на песке рядом с Хилари и ее друзьями. Слушала, как они лопочут о том, как будут летом работать спасателями, и старалась не зареветь.

В какой-то момент Хилари повернулась ко мне лицом и оперлась на согнутую в локте руку:

– Слушай… А где же твой бойфренд сегодня? На семейной яхте уплыл, что ли?

– Бойфренд? – переспросила я, как бы не поняв вопрос.

Хилари многозначительно глянула на меня:

– Да ладно притворяться. Все знают. Не такая ты хитренькая. – Она улыбнулась. – Вот я точно знала, что вы сойдетесь. С самого начала знала.

Я улеглась на пляжное полотенце и зажмурилась так крепко, что у меня перед глазами вспыхнули искры.

– Он не мой бойфренд, – сказала я. – Мы расстались.

– О! Черт! Паршиво. – Хилари шлепнулась на живот и приспустила стринги бикини. – Ну так потуси с нами летом, я тебе кое-кого получше найду. Что отлично в работе спасателей – легко парня подцепить. – Но какие бы то ни было мысли насчет этого сомнительного плана – стать береговой бездельницей, сделать Хилари новой лучшей подружкой и тусоваться с загорелыми летними парнями, – все это испарилось как дым, когда я к вечеру пришла домой. В ту самую минуту, когда я повернула за угол, к нашему дому, вот что я увидела: материнский хетчбэк, по самые жабры упакованный коробками и огромными мешками для мусора, набитыми вещами. Я подошла к подъездной дорожке, остановилась около машины и уставилась через окошко на заднее сиденье, битком набитое чем попало. Я увидела мои «луноходы», заклеенные скотчем, они прижались к стеклу. И тут я не выдержала. Я расплакалась. Это были отчаянные рыдания. Я плакала о том, как все, что было так чудесно, могло стать так ужасно всего за пару недель.

Через какое-то время из дома вышла мама, подошла ко мне и раскинула руки, чтобы обнять меня:

– Прости, детка, мне так жаль, так жаль.

Я отпрянула от нее и утерла нос тыльной стороной ладони:

– Ты обещала . Ты говорила, что мы останемся здесь, пока я не окончу школу.

У матери был такой вид, словно она тоже вот-вот расплачется.

– Да, да, я так говорила. Но все вышло не так, как я надеялась. – Она стала комкать в руках край рубашки, закатывая и раскатывая ткань. – Дело не в тебе, детка. Ты свою часть договора выполнила. Просто… – Она растерялась.

Ее взгляд заставил меня перестать рыдать.

– Дело в Бенни, да?

В уголках глаз матери набухли слезы, но она не стала ничего отрицать:

– Нина…

– Они тебе позвонили, да? Его родители, Либлинги? Позвонили и сказали, что у нас с Бенни… было? Они тебе сказали, чтобы я не подходила к нему, потому что я недостаточно хороша для их сына, да?

Я смотрела на мать, а она не встречалась со мной взглядом, она только мяла в пальцах край рубашки, а по ее щекам текли черные туши с ресниц ручейки. А я, стоя там и глядя на нее, видела свою жизнь, поместившуюся в несколько коробок, и вдруг поняла : они выгнали нас из города. Для Либлингов мы были всего лишь мусором , мизерной соринкой на их пути к мировому господству, и поэтому мы должны были исчезнуть. Они были богаты, и это у них получилось.

Я гадала, за какие ниточки они потянули, чтобы вынудить нас уехать. Как еще они могли заставить мою мать отказаться от работы, дома, прекрасного будущего для дочери? Они были вооружены до зубов, они угрожали. Это было в духе Либлингов. Мне ведь Бенни так и говорил: « Отец у меня суровый: если сразу не добивается того, чего хочет, будет угрожать тебе до тех пор, пока своего не добьется». Звонок с жалобой в школу – и меня лишили стипендии. Словечко кому следует на работе моей матери, угрозы соседям. Как легко и просто им удалось отнять то немногое, что мы имели. В конце концов, мы для них не имели никакого значения.

Рука матери обвила меня.

– Не плачь, моя милая. Не нужен он тебе. У тебя есть я , вот и все, что тебе нужно. Мы с тобой только друг другу можем доверять, – проговорила она срывающимся голосом. – И вообще, я лучше тебя никого на свете не знаю. Ты лучше их жуткого сыночка.

– Тогда почему мы позволяем им делать такое с нами? Мы не должны разрешать им такое с нами творить! – в отчаянии воскликнула я. – Нельзя позволять им получать все, чего они хотят! Нам нужно остаться!

Мать покачала головой:

– Прости, детка. Но уже слишком поздно.

– А как же Лига плюща? – выдохнула я. – Как же летняя школа в Стэнфорде?

– Для всего этого нам не нужна дорогая частная школа. – Мать выпрямилась, взяла меня за руку и повернулась к машине с таким видом, словно что-то было решено без меня. – Ты будешь отлично учиться, куда бы мы ни поехали, если только будешь стараться. Это была моя ошибка. Не стоило нам сюда приезжать вообще.

И мы вернулись в Лас-Вегас, где я начала новый учебный год в очередной бетонной громадине. И может быть, моя мать была права насчет того, что для успехов в учебе мне не была нужна дорогая частная школа, но за год, прожитый в Тахо, внутри меня что-то очень важное сломалось – способность верить в свои возможности. Теперь я понимала, кто я такая, на самом деле – никто, мусор. Человек, которого ничто не ждет впереди.

И моя мать после Тахо тоже потеряла равновесие. В первые несколько месяцев после возвращения в Вегас она была весела, отправлялась за покупками всякого разного для нашей новой квартиры и говорила о том, что нам вот-вот обязательно повезет. Но к зиме она стала мрачной и молчаливой, принялась снова по ночам исчезать в казино, но на этот раз я знала, что она не работает там официанткой. Вскоре ее арестовали за подделку кредитной карточки и кражу удостоверения личности. Она отправилась за решетку, а меня определили в приемную семью на шесть месяцев, до освобождения матери. Когда ее выпустили, мы переехали в Феникс, оттуда – в Альбукерке и, наконец, в Лос-Анджелес.