Наоми Исигуро - Пути отхода

Только что это там, в океане? Полумрак мешал разглядеть, вроде бы на волнах маячило нечто странное, определенно странное, оно нарушало гармонию вечернего пейзажа и отзывалось в душе тревогой. Тюлень? Птица? Или… кто-то плавает. Да, кто-то плавает. Хотя, может, и не совсем плавает. Издалека и в сумерках не разберешь, да еще вода темная и неспокойная, но, уже подбегая к волнолому, Питер жалел о полном безлюдье вокруг. Зачем он вообще посмотрел, зачем увидел? Почему не повел себя по-мужски и не остался в жутком модульном доме с Агнес? Не избежал того, что происходит сейчас?

Он понятия не имеет, что будет дальше, понял Алфи. Совершенно не представляет, хотя всю жизнь он знал и считал это вполне естественным: не важно, ехал ли Алфи в школьном автобусе и знал, какие уроки ждут впереди, или возвращался тем же автобусом домой и знал меню на ужин, или точно предугадывал мамину реакцию на любые свои слова. Алфи понятия не имел, что будет дальше, лишь однажды – после ухода отца, всего пару дней… Ох, нет, не надо вспоминать о том времени, никогда-никогда, особенно сейчас, ведь даже дышать тяжело.

Судорога наконец отпустила, но слишком много сил, физических и моральных, ушло на борьбу с ней, на то, чтобы крутить и распрямлять бедную замерзшую ступню, к тому же все это время Алфи не мог плыть, лишь с трудом удерживался на поверхности при помощи рук и второй ноги, поэтому его отнесло еще дальше от волнореза, утесов и берега. Течение здесь было другим, и Алфи никак не мог его понять. Раньше он думал, что волны неминуемо будут тащить его назад к стене, и видел опасность именно в этом. Алфи даже в голову не приходило, что маленький человек вроде него способен забраться так далеко, преодолеть внушительное расстояние, ведь обычно преодоление расстояния – результат стараний, а не случайности.

Хотя разве на самом деле тут – теперь, когда судорога отпустила, – разве тут не красиво ? Вода темная, словно холодный чай, и огромное звездное небо, как в музыкальном фильме, который они смотрели с Максом и Сандрой, индийский фильм, где в конце все танцуют, – и Алфи видел луну, убывающую луну, про нее рассказывали на географии, и под этим углом луна действительно выглядела сферой. Луна и есть сфера, конечно же, Алфи знал. Просто никогда по-настоящему не чувствовал ничего подобного; никогда не чувствовал сферичности луны.

Он раскинул руки и ноги на пенных могучих волнах, позволил им играть собой, как куклой, как веткой, как пла́вником. Мерцающая вода на обнаженной коже была прекрасна, и небо было прекрасно, луна была прекрасна, и Алфи был их частью. Наверное, это волшебство. То, что он сейчас испытывает, волшебство: ошеломительная красота, ощущение единства, гармонии всего окружающего. Наверное, вот оно, большое приключение Алфи. Наверное… Только что там такое? Что за фигура вдалеке? Фигура, которая машет с края волнолома.

Любопытство заставило Алфи вновь пошевелить руками и ногами. Он выплюнул изо рта воду и приподнялся, чтобы получше разглядеть берег. Кто же это на стене? Машет, машет. Алфи вытянул руку над волнами, насколько сумел, и помахал в ответ. Иначе получилось бы невежливо, все равно что отказаться пожать руку взрослому или не поблагодарить за приглашение, когда приходишь к Робину домой поиграть, – только кто же это? Маленькая схематичная фигурка вдалеке, ростом не выше фаланги пальца на машущей руке Алфи, но почему-то знакомая. Или у Алфи глаза окончательно выело солью, и он ошибается? Синяя одежда, длинные волосы, бледная кожа… Алфи вдруг понял. И осознал, что хотя он всегда надеялся на нечто подобное, но по-настоящему не ожидал , это слишком чудесно, слишком невероятно и похоже на удивительную книгу, такому чуду нет места в повседневной жизни. Тем не менее он здесь: волшебник, тот самый, с пляжа. И конечно же, сейчас – именно так им и суждено было встретиться. Обстановка куда более подходящая, на фоне мерцающего неба и гибельного моря, и никто не мешает – лишь они двое машут и кричат друг другу, на огромном расстоянии. Может, вот это и будет дальше? Магия. Волшебники.

– На помощь! – крикнул Алфи изо всех сил, захлебываясь соленой водой. – Помогите!

Все, край волнолома, надо настроиться и прыгнуть. Питер умел плавать, хотя… Честно? Он не входил в воду сто лет. Глупо, наверное, учитывая жизнь возле океана, но, как говорится, мы пренебрегаем возможностями, которые у нас под носом. Питер всегда гордился неким родством с волнами, однако родство это было чистой абстракцией, метафорой, вроде способа уговорить скептика заказать расшифровку звездной карты. Столкнувшись же с волнами сейчас, Питер ничего не мог с собой поделать: он боялся, что его прыжок за тем мужчиной – или ребенком, судя по всему, ребенком! – прыжок лишь навлечет на них обоих еще бо́льшую беду.

Вот только ребенок… Он очень далеко, почти не разглядеть, поэтому у Питера, наверное, паранойя, но почему ребенок кажется знакомым? Особенно теперь, когда он, и без того бледный, кричит и машет руками в бледном лунном свете. Мальчик с пляжа? Да, мальчик, который нагрубил Питеру из-за кафтана! Впрочем, если хорошенько подумать, мальчик вообще-то не грубил. Он спросил, не волшебник ли Питер, что, по зрелом размышлении, совсем не похоже на грубость. По детским меркам быть волшебником круто, быть волшебником здорово. Получается, мальчик подошел к Питеру, полный невинного радостного предвкушения, а тут бац! Питер рявкнул на ребенка, даже выругался. Ох, он же до сих пор в океане, до сих пор борется. Мальчик, которого Питер успел обидеть, успел отвергнуть…

До него вдруг дошло. Он ясно понял. Понял, почему отругал ребенка, почему оттолкнул Агнес, довольно грубо и прямолинейно, когда она попыталась поцеловать Питера, и даже почему сумел достичь в жизни лишь одного: открыть крошечную гадательную кабинку на брайтонском пляже. Все ради данной минуты, предопределенной минуты. Так распорядились планеты. Питеру было суждено идти по этой самой части берега в этот самый момент, когда бедный мальчик, мальчик, перед которым Питер в долгу , нуждался в кармическом возмещении сильнее всего. Очень логично. Питеру давался шанс – да-да! – шанс загладить вину.

Питер сорвал с себя кафтан и неудержимо затрясся. Минутка, нужна еще минутка, чтобы настроиться на холодную воду.

«В конце все танцуют». Фраза кружилась и кружилась у Алфи в голове, как планета во тьме, как экранная заставка на мамином компьютере, как игрушка-мобиль с кроликами, висевшая над колыбелью маленького Алфи.

«В конце все танцуют».

Он не помнил названия музыкального фильма, который смотрел с Максом и Сандрой и в котором в конце все танцевали. Алфи и танца-то почти не помнил – только его наличие; помнил наличие танца, в конце. Здорово придумано, рассуждал Алфи, танцевать в конце. Почему так больше не делают? Почему все не танцуют? Счастливый финал, полная гармония, герои дружно хлопают в ладоши и смеются, даже злодеи и те, кого убили в начале истории. Только вот Алфи вновь терял силы, руки и ноги махали уже не столь яростно в попытке удержать тело над водой.