Robert Rickman - Салюки, Затерявшийся В Бордовом

Для меня этот юноша выглядел, как маленький ребенок, который наткнулся на трубку, играя в домашнем баре своего отца. Парнишка выглядел в точности таким же, каким я его помнил, за исключением того, что он казался слишком молодым для колледжа – как и все студенты, что я видел сегодня, включая меня.

Я сидел на стуле, уставившись на это видение, пока напряжение мое не усилилось настолько, что у меня больше не было сил его сдерживать.

– Гарри! Чувак , я так рад тебя видеть! Как ты поживаешь? – выпалил я.

Юноша повернулся ко мне и с зажатой в зубах трубкой проговорил:

– Привет, кусок дерьма.

Я уставился на него в шоке.

– Что, черт возьми, с тобой такое? – спросил он. – Ты выглядишь так, будто кто-то взорвал фотовспышку у тебя перед лицом.

– Я просто рад тебя видеть, это всё.

– И я тоже рад тебя видеть. А теперь закрой свой гребанный рот и не мешай мне заниматься. У меня завтра экзамен по математическому анализу.

Его ответ меня поразил. Я сидел, угрюмо наблюдая за пареньком, погруженным в свои занятия, словно он был частью туманного сновидения. Сна, который резко оборвался, как только я очутился в облаке пропитанного запахом виски дыма и начал кашлять.

– Боже, воняет так, будто ты бросил в огонь всю чертову банку этой дряни!

– Я думал, тебе нравится запах «Боркум Рифф».

– Ну, да, но я не привык к нему.

– Я курю каждый день.

– Эээ.. Именно это я и имею в виду. Я просто еще не восстановился после твоего вчерашнего курения.

– Федерсон, ты, как всегда, несешь какую-то околесицу.

С намеком на ухмылку он отвернулся и потянулся за одной из книг, что стояли в стройном ряду на его безупречно чистом письменном столе.

Я посмотрел на свой письменный стол и увидел несколько открытых книг, валяющихся одна на другой в одной стопке, разбросанные клочки бумаги с неразборчивыми надписями, ручки и карандаши среди карандашных стружек, скрепки, резинки, носок, фотографии и другой хлам, что выглядел так, словно его вытряхнули из грязного мешка. Очевидно, одна из книг была открыта на главе «Теория хаоса природы», и сверху на всем этом, словно верхний слой почвы, лежал толстый слой пыли, а книжную полку, встроенную в нижнюю часть правой стороны стола, затянула паутина.

– Ух, когда я занимался за этим столом в последний раз? – спросил я.

– Ты что, не помнишь?

– Ну, эээ... Да. я имею в виду...

– Этим утром, – подсказал юноша с зажатой в зубах трубкой. – Ты искал расписание лекций твоей группы.

– Я нашел его?

Паренек вынул трубку изо рта, продуманным движением прислонил ее к основанию настольной лампы, и только после этого повернулся к своему нервному соседу по комнате.

– И откуда же, черт возьми, я могу это знать? Ты не только потерял свое расписание в этом бардаке, ты даже не помнишь, что искал его. О чем еще можно говорить? Федерсон, я собираюсь сдать этот экзамен на отлично, так что заткнись!

– Ладно, еще один вопрос и всё.

– Что

– Ты замечал, чтобы я себя как-то странно вел в последнее время?

– Странно себя вел в последнее время , – пробормотал он.

На этом наш разговор закончился, и Гарри зарылся носом и своей трубкой в раскрытый учебник. Он работал, погрузившись в математический анализ, и лишь клубы табачного дыма периодически окутывали его настольную лампу. Насколько я помнил, этот курящий трубку ребенок был постоянном фигурантом списка отличников у ректора университета. Он читал книги Фрейда и Библию в качестве хобби, а потом пересказывал мне их содержание в таких непристойных выражениях, насколько это вообще возможно.

Я не знал, что мне делать дальше, поэтому несколько минут просто сидел за письменным столом, уставившись в окно на прекрасный весенний день. Вскоре легкий порыв ветра ворвался в окно, шевельнул занавеси и принес с собой слабый запах яблочного пирога. Я тут же ощутил то чувство голода, что идет в комплектации с юным, всё еще растущим, организмом.

В 21-м веке зеркала не были моими друзьями, но сейчас я рискнул бросить еще один быстрый взгляд в зеркало над раковиной. Отражение показало мне стройного, почти костлявого юношу, который выглядел не так уж и плохо. На самом деле он выглядел чертовски хорошо, за исключением этих дурацких усов. Я решил их сбрить.

Я принял душ в ванной комнате, облицованной простой плиткой, без всех этих штук из 21 века – геля для душа, кондиционера для тела или ополаскивателя. В моем распоряжении был лишь кусок мыла и флакон шампуня Head and Shoulders. Насадка душа, изготовленная примерно в 1960 году, во времена, когда воду еще не экономили, заливала всё пространство душевой обильными струями воды. Я брился старомодной безопасной бритвой, которой можно было легко порезаться, так что мне пришлось быть очень осторожным.

– Ты собираешься ужинать, Гарри? – спросил я с сомнением.

Я опасался, что этот говорящий призрак из моего прошлого в любой момент может рассыпаться в прах.

– Нет, чувак, я уже ел.

Я тихо прикрыл за собой дверь и через 30 секунд уже входил в кафетерий «Мама Ленц», как мы называли его в 70-х, показав свой студенческий билет, в котором было вклеено мое фото с глупыми усами, которые я так и не сбрил.

Очевидно, я уделял всё свое внимание тому, чтобы не порезаться, когда брился старомодной бритвой, что совершенно забыл сбрить усы. Я невольно потрогал их одной рукой, другой показывая свой студенческий с отметками о членских взносах, – доказательством того, что я зарегистрирован в этом семестре.

Документы проверяла девушка у турникета, одетая в белую униформу с бордового цвета логотипом университета на правой стороне груди, которая выглядела довольно уставшей.

В меню перед потной очередью в кафетерии было написано, что сегодня подавали сандвич с беконом, латуком и томатами. Мне уже здесь не нравилось. У меня сохранились смутные воспоминания о еде в «Ленц», и, в основном, негативные. Более того, я оказался зажатым в очереди из лохматых, сердитых студентов в голубых джинсах, которым тоже не нравилось питаться в «Мама Ленц». Я посмотрел вниз на сервировочный стол и увидел непропеченные сандвичи с кусками пережаренного бекона на тонких желто-зеленых ломтиках помидоров, которые, в свою очередь, лежали на листьях увядшего салата.

На соседнем подносе возвышалась горка дряблого жаренного картофеля, а позади подноса стояла еще одна девушка с растрепанными волосами, светлые пряди которых выбивались из сетки на голове. Она наполнила мою тарелку жаренным картофелем.

О боже.

Очередь стонала и жаловалась, пока не растворялась в обеденном зале. Я постоял там несколько мгновений, изучая зал и замечая смутно знакомых людей в броской одежде, которой я не видел уже много лет. Один паренек с густой бородой неуклюже споткнулся, пока наполнял из аппарата пять стаканов. Он был одет по последней студенческой моде: поношенная куртка армии США с приколотыми к воротнику крылышками ВВС, нашивки сержанта морской пехоты неровными стежками пришиты к боковому шву одной штанины, нашивка с маленьким зеленым кулаком пришита к одному рукаву, символ мира – в области пупка, и маленький американский флаг пришит на заднем кармане его вареных джинсов.