Дэвид Николс - Сто тысяч раз прощай

– Окончил Мертон-Грейндж, – сказал я, не спуская с нее глаз и ожидая стандартной реакции – такой гримасы, с которой человек узнает, что его новый знакомый только-только отмотал срок.

Хотя ничего подобного я не заметил, меня кольнула досада.

– А ты небось в Четсборне учишься, точно?

Заправив длинную прядь за ухо, она рассмеялась:

– Как ты угадал?

Да очень просто: в школе Четсборн учились мажоры, выпендрежники, хиппари. В Четсборне не было школьной формы, ученики носили обычную одежду, то есть винтажные платья в цветочек и футболки с ироничными надписями, нанесенными дома, по трафарету, своими руками. В Четсборне процветали умники и зануды, потому что это одно и то же, все сплошь были префектами классов и кушали вегетарианский таджин из собственноручно вырезанных деревянных мисок, сидя на мебели, самостоятельно сколоченной из повторно использованной древесины. Агенты по недвижимости с гордостью отмечали, что тот или иной дом находится в микрорайоне этой школы, и только потом уточняли количество спален, а также уровни благосостояния, безопасности и прохлады, отмеченные у них на карте подобно зонам радиационного заражения. Кто летними вечерами ходил по улицам этого микрорайона, тот слышал звуки скрипки, виолончели и классической гитары, перекликающиеся на уровне восьмого класса музыкальной школы. Над всеми нашими первобытными инстинктами довлела – превыше верности спортивной команде, лейблу, политической партии – приверженность своей школе, и, как бы ни хаяли мы сие учебное заведение, эту связь, как татуировку, невозможно было вытравить ничем. Но при всем том мне уже не хватало тех кратких моментов, когда мы с этой незнакомкой еще не вошли каждый в свою роль: мальчик из Мертон-Грейндж и девочка из Четсборна.

Некоторое время мы шли молча.

– Не волнуйся, я не буду отнимать у тебя деньги на обед, – выговорил я, улыбаясь и одновременно хмурясь.

– Я что-то не то сказала?

– Да нет. – Я не смог скрыть обиду. И сделал второй заход. – Почему-то я тебя в городе не видел. – Можно подумать, у меня других дел не было, кроме как рыскать по улицам, высматривая девчонок.

– Потому что я живу… – Она неопределенно махнула рукой в направлении деревьев.

Мы продвинулись еще немного вперед.

– Раньше твоя школа дралась с нашей стенка на стенку, – сказала она.

– У границы районов, перед китайским кварталом. Я знаю. Сам ходил.

– Драться?

– Нет, просто поглазеть. Да и какие это драки? У всех с языка не сходили финки: мол, враги придут с финками, но у парней ничего с собой не было острее угольников. Скорее всего, ребята просто обливались водой и бросались чипсами.

– Водой обливаться – не с ножами баловаться.

– Но победа всегда была на стороне Мертон-Грейндж.

– Ну-ну, – сказала она, – Хотя, по большому счету, разве одна сторона может победить другую?

– Война – это ад.

– Драки между районами – сразу вспоминаются «Акулы» и «Ракеты», правда? Терпеть не могу такие разборки. Слава богу, с ними покончено, ничуть об этом не жалею. И вообще, если посмотреть на нас с тобой со стороны: никакого напряга…

– Просто болтаем…

– Нормально общаемся, без помех…

– Очень трогательно.

– Ты на какие оценки рассчитываешь за экзамены?

К счастью, мы уже дошли до территории, примыкавшей к дому: ржавая металлическая калитка вела на плешивый газон, за которым маячил здоровенный, обшитый деревом особняк, достаточно внушительный, чтобы завладеть нашим вниманием.

– Мне сюда можно?

– В угодья госпожи? Почто ж нельзя, малой?

Я придержал для нее калитку и помедлил.

– Без тебя мне к входу не подняться, – сказала она. – Ты – моя поддержка и опора, в буквальном смысле.

Мы поковыляли дальше, вдоль канавы с низкой оградкой – такие в начале восемнадцатого века получили название «хаха», что сделалось источником плоских шуток и ответом на них же. Вблизи стало видно, что живописные посадки неухоженны и выжжены солнцем: иссохшие розарии, круг ломкого декоративного кустарника с бурыми верхушками.

– Видишь? Это знаменитый лабиринт.

– Почему же ты там не спряталась?

– Я не дилетантка!

– Свой лабиринт… Что это за дом?

– Элитный. Заходи, представлю тебя владельцам.

– Мне надо возвращаться. У меня там велик…

– Никто твой велик не умыкнет. Идем, народ реально приятный. А кроме того, увидишь тут своих однокашников, поздороваешься.

По газону мы двинулись в сторону внутреннего дворика. До моего слуха донеслись голоса.

– Честно, мне домой пора.

– Поздороваешься – и все, буквально на минуту.

Она сцепила согнутую в локте руку с моей, чтобы поудобнее опереться, а может, чтобы предотвратить побег, и через минуту мы оказались в центральном дворе, где стояла пара импровизированных столов, ломившихся от угощений, а вокруг кучковались незнакомые мне люди, человек десять, если не больше, и все спиной к нам – не иначе как «труппа» отправляла свои зловещие ритуалы.

– Вот она! – завопил румяный хлыщ в рубахе навыпуск, убирая плотное крыло волос, которое лезло ему в глаза. – Победительница возвращается!

Он показался мне смутно знакомым, но к нам уже повернулась вся эта кодла, которая приветствовала хромую беглянку радостными криками и аплодисментами.

– Боже, что стряслось? – Хлыщ взял ее под руку, а старушонка с короткой седой стрижкой нахмурилась и осуждающе зацокала языком, как будто девушка пострадала из-за меня.

– Я упала, – объяснила беглянка. – А этот молодой человек меня проводил. Забыла спросить, извини: как тебя зовут?

– Его зовут Чарли Льюис, – неприязненно поджав губки, опередила меня Люси Тран, вьетнамка, ученица Мертон-Грейндж.

– Обалдеть! Льюис! – зазвенел другой голос.

Хелен Бивис хихикала и тыльной стороной ладони заталкивала в рот листья салата.

– Ни стыда ни совести! Явился!

– Да я на велике катался по лугу, а…

– Привет, Чарли, милости прошу к нашему шалашу! – заговорил коротышка Колин Смарт, единственный экземпляр мужского пола в школьном драмкружке, а хлыщ с густой челкой, вытянув руки и открыв круги пота под мышками, уже шагал ко мне, да так напористо, что я даже попятился и вжался в стену.

– Привет, Чарли, ты, как я понимаю, новичок? На тебя вся надежда! Ты нам очень нужен, Чарли! – Он сграбастал мою пятерню и стал ее трясти. – Накладывай себе чего-нибудь пожевать, и будем думать, как тебя задействовать, – тараторил он, а я уже вспомнил, где его видел и по какому поводу; нужно было срочно уносить ноги.

В последние недели заключительного семестра нас всех проводили в зал, на очень важное мероприятие с участием особых гостей. Обычно под этим подразумевалось нечто мрачное, например лекция по безопасности дорожного движения, причем с жуткими наглядными примерами. В прошлом семестре полицейский разбил резиновым молотком кочан цветной капусты, чтобы продемонстрировать влияние экстази на мозг, а в следующий раз пришла нервная, но симпатичная лекторша, чтобы провести беседу о сексе в контексте здоровых любовных отношений. Двери торжественно закрылись, и свет в зале потускнел.