Морис Ренар - Таинственные превращения

– Ты не сообщил мне ничего нового. Я читала историю банкира Уильямса и видела спектакль по пьесе Линдау «Прокурор Галлерс». Банкир сделался абсолютно другим человеком, а прокурор, днем судивший воров и преступников, по ночам сам становился предводителем шайки и навел ее на собственную квартиру с целью ограбления.

– Да-да, все верно. Утром я прочел несколько статей психиатров: в них десятки примеров раздвоенного сознания, аналогичного клиническим случаям Уильямса и Галлерса. Ученые обозначают их термином «болезнь личности».

– Так ты говоришь, обе эти личности не знают друг друга? – озадачилась графиня. – Их память разобщена? То есть воспоминания человека номер один и номер два не похожи?

– Не совсем, маман. Некоторые психиатры пишут, что между той и другой памятью имеется связь, и именно ею обусловлены нюансы поведения.

– Ага, – кивнула графиня в сторону альбома. – Все это очень интересно, однако у нас нет ничего кроме предположений. Ты видел, что Жан Морейль вышел из дома и вернулся в образе ночного бродяги. Допустим. Но откуда ты знаешь, что здесь раздвоение личности? Он просто переоделся и отправился на прогулку. Дурачился, выразимся так.

– С какой целью? Мне она кажется подозрительной. Оставим пока эту мысль, маман. Если бы вы воочию лицезрели его лицо и походку, то убедились бы, что это не переодевание, а перевоплощение, которое объясняется только патологически.

– Вероятно также, что это исключительное явление, которое больше не повторится.

– Я согласен с вами в том, что материала для выводов у нас пока недостаточно, так это поправимо. Теперь, как вы понимаете, мы будем наблюдать за Морейлем каждую ночь.

Мадам де Праз помолчала, постукивая пальцами по столешнице.

– Что, если он душевно болен? – принялась рассуждать она. – Такие диагнозы нередки. Но этого мало для того, чтобы Жильберта отвернулась от своего жениха. Она сострадательная девушка и, не дай бог, начнет жалеть Жана, заботиться о нем, пытаться излечить и прочее. Нам подобный сценарий не подходит.

– Пфф, все зависит от того, как изобразить дело. За вора, убийцу или просто умалишенного кузина не выйдет, это точно. Если грабитель или разбойник действуют под влиянием душевного расстройства, их держат в тюрьме. Им можно сочувствовать, помогать, но супружеские узы исключены.

– Время покажет, – резюмировала мадам де Праз. – Пока что следите за Морейлем, ничего лучшего не придумать. Но не делай ставку только на раздвоение личности. Лучше, как говорится, иметь в запасе две веревочки. В моей голове уже два-три дня зреет некий проект. Проверяя свои установки, я во время сегодняшней краткой беседы с Морейлем старалась держаться определенной линии, которую собираюсь развивать, и убедилась в том, что у нее есть перспектива. Если вдруг твое открытие не приведет к цели, я реализую другой план «нападения».

– Какой?

– Не суй свой нос в мелкие комбинации. У тебя сейчас достаточно других, более масштабных задач. Займись слежкой. Мой проект – чисто женский. Материнский, так сказать. Позволь мне самостоятельно вести его.

– Вы у меня самая лучшая, маман, – почтительно поцеловал ей руку Лионель. – С вашим умом нужно управлять государством.

– Спасибо за высокую оценку и согласись: я не ошиблась – в жизни Жана Морейля есть тайна. Задумчивость, рассеянность, полеты мысли – все это характерные признаки психически нестабильной личности.

– Интересно, а днем, когда Морейль играет роль аристократа, он думает про апаша? Планирует, куда тот пойдет, когда стемнеет, что будет делать? Какой ужас! Я уверен: события вчерашней ночи повторятся и примут какой-нибудь неожиданный поворот. Насчет тайны я с вами не спорю. Нам бы теперь разгадать ее. Ключи, лампы – все это неспроста: они тоже звенья одной цепи. Да и ученость Морейля наводит меня на тревожные мысли: неизвестно, каким целям она служит. Ладно, будем действовать, а не сокрушаться.

Нужно ли говорить о том, что Жильберта Лаваль мчалась верхом, как мальчишка-сорванец: одна нога здесь, другая – там? Она была из тех современных наездниц, к которым не подходит устаревшее слово «амазонка» и которые никогда не сели бы в дамское седло и не надели длинную юбку. Как к этому относился Жан Морейль? В душе, может, и жалел, но, будучи прекрасным всадником, ценил изящную и уверенную езду молодой девушки, филигранно владевшей своими движениями. Лошадь шла под ней грациозным, спокойным и размеренным шагом.

Молодые люди поупражнялись в скачках с препятствиями, после чего Морейль предложил отправиться в Эрменонвиль, перекусить и выпить чего-нибудь прохладительного. Было так жарко, что весенний день походил на июльский; лошади вспотели. Жан и Жильберта неспешно двинулись по тенистой дороге.

– Второе июня подходит, дорогая? – спросил он. – Зачем дальше откладывать? Я бы с радостью обвенчался с вами хоть сегодня, но всякие формальности…

– Я не возражаю, Жан. Пусть будет второе июня.

– Договорились, – сказал он, пришпоривая лошадь и восхищенно глядя на невесту.

Всадники соединили руки, но тотчас с сожалением расцепили, давая дорогу кавалькаде молодежи, галопом промчавшейся мимо и оглушившей влюбленных смехом и криками.

– Куда мы поедем после церемонии? – спросила Жильберта.

– После второго июня? Может, в Люверси?

– Вы шутите?

– Шучу, хотя будущее полно неизвестности…

– Странно, что вы вспомнили про Люверси, Жан. Еще когда я была маленькой девочкой, я грезила о том, как буду там счастлива со своим избранником.

– Со мной?

– Да. Правда, тогда в моих мечтах вы были белым юношей.

– Что это значит?

– Белым, словно чистая страница. И вот вы пришли, на ней появился ваш портрет. Кстати, в Люверси есть старая каменная скамья, на которой я часто сидела рядышком с вашим призраком. Как жаль, что это нельзя воплотить!

– Почему нельзя? Все зависит от вас.

– От меня? – поморщилась Жильберта. – Между прочим, я вовсе не трусиха. Это не страх, а гораздо хуже. Все мое существо противится возвращению в Люверси. Просить меня вернуться туда – все равно что требовать, чтобы я утопилась или бросилась в огонь. Даже ради вас я на такое не способна.

– Я ни на чем не настаиваю, – ответил Жан. – Но сегодня утром мадам де Праз выразила желание, чтобы я убедил вас побороть ваше предубеждение. Разумеется, я отказался. Вы не должны насиловать свою природу.

– Мою природу? Признаться, она у меня какая-то нелепая. Разумом я понимаю, что та змея сдохла, но мои эмоции сильнее, и они нашептывают мне: «Все не так просто». По-вашему, это глупо?

– Нет, не глупо. Таковы особенности вашей натуры. Однако я уверен, что змеи давным-давно нет на свете, она даже приснилась мне мертвой.