Морис Ренар - Таинственные превращения

– Вы меня заинтриговали.

– Доказательств, к сожалению, привести не могу. Это, скорее, интуиция.

– Вы не хотите помочь мне излечиться? Ну, сделать так, чтобы я разделила вашу уверенность?

– Форсировать данный процесс не имеет смысла. Аффекты, как правило, излечиваются небыстро, и ускорять ваше исцеление я не собираюсь: оно и так происходит – пусть медленно, но верно. Вот почему я не тороплю вас с визитом в Люверси. На время забудьте о нем и не тревожьтесь.

– Вы же сами предложили?

– Да, но вы пока не готовы. Некоторые склонности, странности и привычки нужно атаковать не с фронта, а с тыла, делая вид, будто не замечаешь их.

– В сущности, Жан, вы удерживаете меня от посещения Люверси, не так ли? Неожиданный поворот!

Впоследствии Жильберта не раз вспоминала этот разговор, который изначально произвел на нее смутное впечатление. Жан Морейль показался ей каким-то загадочным и непонятным. Беседа прервалась, и до Эрменонвиля возлюбленные не обмолвились ни словом. За столиком на террасе мадемуазель Лаваль не стала возвращаться к прежней теме, поскольку девушке не нравился озорной огонек, который вспыхивал в глазах Жана, едва речь заходила о Люверси.

В Эрменонвиле – живописном местечке вблизи Парижа, – как обычно, было многолюдно. Густая зелень, красивые цветники, чистое озеро неизменно привлекают сюда посетителей. Здесь много красивых, в модных нарядах женщин, которые прогуливаются под ласковым солнцем, наслаждаясь запахами весны и оставляя за собой шлейф изысканных парфюмерных ароматов. К журчанию светской болтовни примешивается легкомысленное щебетание птиц. Жаль только, что автомобили своими гудками нарушают всеобщее умиротворение.

Жан с невестой потягивали из высоких хрустальных бокалов охлажденный апельсиновый сок. Эффектные соломинки насквозь протыкали хрупкие ледяные пластинки. Звучала красивая музыка, и молодые люди пребывали в блаженном состоянии безграничного упоения друг другом. Внезапно Жильберта побледнела и привстала с места, безмолвно указывая рукой вперед. Жених, сидевший спиной, обернулся, посмотрел в ту сторону и воскликнул:

– Вот досада!

Какая-то высокая женщина с увядшим лицом обходила столики, держа в руке железную миску, куда от посетителей требовалось бросать монеты. Это была парижская кокотка по прозвищу Черная каска. Когда-то высокооплачиваемая проститутка, чья порочная красота опустошала бумажники мужчин, теперь эта женщина с бесстыдным взглядом являла собой неприятное зрелище. Ее прежде шикарные, цвета воронова крыла волосы утратили силу и блеск и выглядели спутанной черной шевелюрой, взбитой кверху и поддерживаемой гребнями с фальшивыми камнями; глаза потухли, щеки ввалились, чувственные губы опутала сеть морщин. Но фигура ее до сих пор сохраняла стройность, и красное облегающее платье подчеркивало эффектность форм. Вид у дамы был кричаще-вульгарный. Она то и дело повиливала бедрами и приподнимала подол, обнажая довольно стройные, но уже дряблые ноги в высоких шнурованных ботинках. По пятам за ней следовал шоколадного цвета щенок с зеленым бантом на голове. Но не это вынуждало джентльменов перешептываться, а леди с визгом вскакивать с мест: шею и руки женщины обвивали мелкие, скользкие, изворотливые змейки, точно живые ожерелья и браслеты.

– Какой ужас! – прошептала Жильберта.

Черная каска приближалась к их столику, протягивая каждому посетителю миску, периодически водворяя на место соскользнувшую змею и нараспев произнося: «Пожертвуйте укротительнице, господа!»

– Пойдемте, Жан, я вас умоляю!

– Секунду, дорогая. Гарсон! – Подошел слуга, и Морейль сунул ему стофранковый билет, приказав: – Отдайте этой женщине, и пусть немедленно убирается и не беспокоит нас. Поняли?

Гарсон поклонился, подбежал к Черной каске и что-то шепнул ей. Она ухмыльнулась, взяла деньги, кивнула и обернулась в сторону Морейля. В ее взгляде, сначала равнодушном, вдруг блеснул и тотчас потух странный огонек, но расстояние помешало Жильберте заметить его. Кокотка внимательно посмотрела на влюбленную парочку, но никто из окружающих не придал этому значения, полагая, что женщина, не ожидавшая такой удачи, сбита с толку огромным гонораром. Наконец Черная каска, вильнув бедрами, сошла с террасы. Возле клумбы лежал ее облезлый кожаный саквояж рыжего цвета. Она открыла его и начала складывать туда змей, снимая их с шеи и рук; при этом шоколадный пес не сводил глаз с хозяйки. Гарсоны с террасы жестами давали понять укротительнице, чтоб она немедленно покинула кафе. Когда она удалилась, Жан вызвал управляющего и недовольно спросил:

– Что за фокусница?

– Ява, – ответил тот. – С прежним ремеслом она покончила, теперь танцует в кабаре, а иногда наведывается к нам. Ее пускают, потому что публику забавляют ее номера. Вас что-то беспокоит, месье? Песик очень симпатичный. Или мадемуазель боится змей?

– Пусть подадут счет, – нахмурился Морейль, вынимая из бумажника еще одну стофранковую купюру.

Принесли сдачу, и Жильберта протянула ее гарсону.

– Покорнейше благодарю, – поклонился молодой человек, – поистине королевские чаевые! Приходите к нам еще, мадам.

– Он назвал меня «мадам», – усмехнулась девушка, когда они с Жаном направились к лошадям. – Хотя я еще не ваша жена, мне это приятно. Мадам Жан Морейль. Красиво звучит, правда? Я так счастлива сегодня! И все благодаря вам.

Минут через десять всадники поскакали обратно и, едва выехав из Эрменонвиля, поравнялись с Явой, которая медленно шла по мостовой с собачкой на поводке и саквояжем в руке. Женщина опять пристально посмотрела на Морейля и его спутницу. В ее взгляде читался вызов, недобрая складка залегла в уголках увядших губ.

– Мне не по себе, – шепнула жениху Жильберта. – Она злая, сразу видно.

Они уже проехали мимо, когда сзади раздался крик:

– Эй, Фредди! Ты чего не здороваешься?

Собачка тявкнула и сиганула в сторону, вероятно, испугавшись лошадей.

– Что ей нужно? – удивилась девушка.

– Фредди! – снова прозвучал хрипловатый голос.

– Не оборачивайтесь, – велела Жильберта. – От сумасшедшей всего можно ожидать.

При этих словах лошадь девушки споткнулась, но Жильберта уверенно дернула поводья и пустилась в галоп. Жан Морейль трогательно улыбнулся невесте вслед.

В тот день, когда влюбленные совершили конную прогулку, графиня с сыном условились пригласить Жана Морейля отужинать у них в доме. Никакого особого повода для этого не было, заговорщики преследовали единственную цель – продолжить наблюдение за жертвой. Месье Жан явился в безупречном смокинге, весь вечер находился в прекрасном настроении, много шутил и почти не впадал в свойственную ему задумчивость. Мадам де Праз подала сыну условный знак, и Лионель на глазах у Морейля принялся листать альбом с фотографиями мадам Лаваль, надеясь вызвать у гостя определенные эмоции и вовлечь его в доверительную беседу, но тот никак не отреагировал. Поскольку в «Одеоне» шел спектакль по пьесе «Прокурор Галлерс», графиня ловко перевела разговор на тему раздвоения личности, однако гость, ограничившись двумя-тремя дежурными фразами, дал понять, что эта тема ему не интересна. Месье Жан наслаждался общением с Жильбертой и ушел лишь около полуночи, да и то с большим сожалением. При этом он не выказал ни малейших признаков подчинения каким-либо таинственным силам. Одним словом, версия Лионеля о том, что Морейль страдает психическим расстройством, не подтвердилась.