Тамара Земляная - Дом, в котором нет никаких подвалов

– Что бы я делал без тебя, сестра…

– Получал бы в разы меньше ударов?

Они улыбнулись друг другу, и Летти коснулась его лба своими губами.

– Мы могли бы продолжать встречаться у тебя, – сказал Крейг, глядя на то, как она расчесывает волосы, которым требовалось очень много времени, чтобы высохнуть. Фена у него не было, он не видел смысла его заводить даже для Летти. Она закусила губу и резким, привычным движением скрутила прядь.

– Мне кажется, это нервировало бы Ланса, – сказала она мягко. Каждый раз, когда она уходила к Крейгу, у брата делалось очень сложное, недоброе лицо, хотя в остальном у них были нормальные отношения. Однажды она вернулась домой позже обычного – ее выбрали в профсоюзные работники, и она была на собрании. Подходя к дому, она услышала через открытую форточку, как мужчины оживленно и дружелюбно разговаривали о спорте, и Крейг сказал:

– Мы играем в регби по воскресеньям, в центральном парке – приходи, малыш. Я дам тебе форму на первое время.

Летти постояла некоторое время под окном, вспоминая, как внимательно и вдумчиво пыталась их состыковывать, но вдруг оказалось, что они прекрасно ладят без неё, а ее присутствие только все усложняет.

Недавно они чинили телевизор: Крейг, как обычно, ленился, но глядя на то, как Ланс хлопочет вокруг проводов, тоже заразился его энтузиазмом. Пришлось забираться на крышу к антенне, Ланс сосредоточенно и молча лез, Крейг держал веревку и матерился, как заправский моряк. Солнце высветляло их головы, целовало лица и открытые участки тел – Крейг разделся по пояс, но Ланс, стесняясь своих рук, никогда не закатывал рукава.

Летти стояла в тени крыльца, вынеся им на подносе два стакана пива, и чувствовала, как пахнут августовские яблоки – покоем и счастьем. Ей казалось, что все хорошо, что все нормально, что Ланс рано или поздно обретет свое собственное равновесие, перестанет опираться и оглядываться на нее, перестанет так тяжело, так исступленно, так удушающе-страшно любить ее, найдет себе девушку, и они будут жить… Не в соседних домах – это слишком – но на соседних улицах. Что их дети будут играть друг с другом – у Летти будет девочка, конечно. Маленькая, боевая, с каштановыми волосами, которые Летти будет заплетать в тоненькую косичку, у Ланса… Тоже кто-нибудь будет.

Его шрамы побелеют, и, когда он загорит, они сделаются совсем незаметными. Они будут иногда вместе отряхивать яблони, варить джем под веселые песни из радиоприемника, ходить в гости на Рождество друг к другу, звонить друг другу раз в неделю и ссориться. Но Крейг – будет тем, с кем она будет просыпаться по утрам. Крейг. Брюс. Патрик. Кто угодно, но не Ланс. Только не Ланс.

Ее парень и брат слезали с крыши добрыми друзьями, но все опять рассыпалось, стоило ей подойти к ним. Как только они взяли по стакану, Крейг резким движением, сбоку притянул ее к себе, и поцеловал в висок – как благодарность за этот светлый день, за то, что она стоит в простом белом платье под осыпающимися яблонями, за то, что она принесла холодное, сверкающее на солнце золотом, пиво. За то, что она – его.

Летти не осмелилась посмотреть на брата.

Ей казалось, что там, где он стоит, зашевелилось что-то темное, страшное, многорукое.

Сегодняшний Крейг зевнул и сказал:

– Прости, конечно, но какая разница, что мы делаем за закрытой дверью? Это его не касается.

– Он очень защищающий. С раннего детства только и делает, что выискивает угрозы для меня.

Это прозвучало параноидально, потому что Летти умолчала о том, что все угрозы ее детства были более чем реальны.

– Ну так объясни ему. Ты даже напрягаешься, когда я тебя при нем целую. Это ненормально. Мне не пятнадцать лет, чтобы прятаться от родителей…

– Ох, Уно, не вешай мне лапшу на уши: как будто в пятнадцать тебя это останавливало!

Крейг довольно оскалился.

В один день, когда она мыла зелень на кухне, чья-то тень накрыла ее, чьи-то большие руки обняли за плечи. И словно стерлись все эти семь лет, вся эта нормальная жизнь, все потом и кровью выстроенные границы. Ее ужас, ее отец, вернулся к ней, подкрался незаметно, сзади, и она была полностью в его власти: и она знала, что будет дальше.

Дальше будет боль.

И кровь.

И снова, по кругу, боль – без конца!

Она, задыхаясь, забилась в этих страшных руках, чувствуя животный ужас, страх кролика перед удавом, страх быка, которого будут забивать, но руки почему-то разжались, она повернулась и увидела встревоженного Ланса, который что-то говорил ей.

– Не трогай меня! – закричала она, умирая от ужаса, – Никак! Никогда! Не прикасайся ко мне!

Она выбежала, всхлипывая, с кухни, и, прежде чем упасть на кровать, защелкнула задвижку своей комнаты.

Прошла неделя. Они общались друг с другом вежливо, но несколько отстраненно: Летти думала, что ей будет от этого легче, но почему-то было больно. Неужели она так привыкла пользоваться его теплом, поддержкой, любовью, не давая ничего взамен? Чужое обожание – мощный наркотик…

Воскресным вечером, когда по телевизору шёл матч по регби, а Летти сидела, свернувшись в кресле, и читала книгу по истории медицины, он спросил у неё, не отводя глаз от экрана – примерно так, как просил бы передать соль:

– Почему Крейгу можно тебя касаться, а мне нельзя?

– Он мой парень, а ты мой брат.

Он повернул голову к ней, и она увидела, какие у него широкие зрачки – в гостиной было полутемно. Он сверлил ее этими огромными зрачками, и ей казалось, что из них изливается тьма:

– Другие братья целуют своих сестёр, они обнимают их. Друзья прикасаются к своим друзьям. Мужчины, даже при знакомстве, жмут руки друг другу! Я видел, я специально смотрел. Я смотрел на всех, кого только мог найти. Люди касаются друг друга. Почему мне нельзя тебя касаться? Назови мне настоящую причину.

– Не заставляй меня, – замялась она, но любое ее колебание в последнее время он почему-то расценивал, как приглашение надавить. Он делал это неосознанно, просто видел и знал, что, когда ей нужно, она может быть невероятно тверда с ним и даже жестока к нему.

– Скажи мне, Летти.

– Ты похож на него.

– На кого?.. – и страшная тень отца снова возникла над ними, нависла так, как будто никогда их не покидала. Его голос просел, – Нет… Нет!

– Внешне, – неловко запинаясь, пробормотала Летти, – Чем ты старше, тем больше ты похож на него. У тебя его прищур, его разворот плечей, его прическа, даже то, как ты пьешь чай… Прихлебываешь. Дуешь. Это его жесты.

– Нет, – беззащитно и потерянно сказал он, – Я не похож на него. Я совсем не как он.