Владислав Ахроменко - Музы и свиньи

А Василий Исакович понемногу осваивается в элитной «Москве». С деревенской непосредственностью щиплет за задницы молодых горничных. Хозяйским оком присматривается к полезным гостиничным причиндалам – как бы их можно было использовать в пущах Полесья? И все время что-то требует и требует. У администраторши – чайник, у горничных – мыло, у завхоза – тряпье на портянки… Но сам, жмот такой, никому никогда ничего не дает, даже если по мелочи спросят. Вся гостиница видела, как один заслуженный генерал у старика прикурить попросил, так Талаш ему в ответ: «В рот тебе дышло!.. Свой огонь надо иметь!..»

Гостиничная публика посматривает на народного мстителя с уважительной опаской. Но с оценками не спешит. Все понимают: одно неверное слово – и лихой дедок их просто по стенке размажет. А еще понимают, что с таким народом нам никакие оккупанты не страшны. Это сегодня полещук нашему генералу в огне отказал. А что будет, если какой-нибудь гитлеровец потребует «млеко-яйки-шнапс»? Хана всему Вермахту…

Тем временем опытный партизан осваивает новые территории. В номере ему скучно, и потому Дед Талаш по утрам усаживается в своем этнографичном кожушке на гостиничное крыльцо, раскуривает трубку и осматривает пейзажи. На Манежной, как раз напротив гостиницы, стоит милиционер-регулировщик в длинном кожаном плаще. И всякий раз этот милиционер интересует дедка все больше и больше.

Наконец Василий Исакович выбивает трубку о крыльцо, поднимается и решительно направляется к регулировщику.

– Слушай, сынок, – щурится он на кремлевскую стену. – Говорят, что за этим зубчатым забором сам товарищ Сталин живет. Так скажи ему, что я очень хочу его видеть!..

– Товарищ Сталин действительно в Кремле, – с подчеркнутой вежливостью реагирует проинструктированный милиционер. – Но теперь он очень занят. Так что иди лучше, Василий Исакович, к себе в номер!

– Вот, всегда так: служи пану верно, так он тебе пернет! – раздраженно выдыхает старик. – И все-таки, если встретишь товарища Сталина – передай мою просьбу!..

На следующий день к фасаду гостиницы «Москва» причаливает длинный черный лимузин, из которого выходят двое чекистов – тех самых, которые и привезли Василия Исаковича на постой. Лица у них суровые и сосредоточенные. Синхронно попадая в ногу, чекисты неторопливо поднимаются по алой ковровой дороже на четвертый этаж. Один, как и положено по инструкции, становится слева от номера Деда Талаша и кладет руку на расстегнутую кобуру. Второй официально стучит в дверь.

– Гражданин Талаш Василий Исакович! – кремлевскими курантами разносится по гулкому гостиничному коридору. – Именем товарища Сталина приказываю вам немедленно открыть!..

Старика под сочувственные взгляды постояльцев волокут к страшному лимузину, и тот быстренько отъезжает в неизвестном направлении.

Спустя несколько минут у Михася Лынькова собираются все бээсесеровские ваганты и менестрели. В том, что бывший партизан, а теперь разоблаченный враг народа Талаш В. И. уже на Лубянке, никто даже не сомневается. И его признание в подготовке покушения на жизнь товарища Сталина – дело времени и следовательской техники. Довыпендривался, старый пердун! Довымогался, жадоба полещуцкая! Нет, чтобы в своем номере культурно выпивать да щипать молодых горничных за сиськи – так в Кремль ему захотелось!.. Так что теперь всей белорусской советской интеллигенции из-за этого престарелого вредителя одна дорога – в ГУЛАГ!..

Якуб Колас лихорадочно размышляет, какие бумаги ему еще надо сжечь. Михась Лыньков упорно пытается дозвониться товарищу Пономаренко – мол, наш народный герой самостоятельно с ума сошел, мы его ни на что такое не подбивали! Лариса Александровская профессионально и рассудительно составляет будущий репертуар для магаданского театра. И только Кузьма Черный на удивление спокоен: он человек опытный, никаких предосудительных бумаг у него нет, зато тюремный чемоданчик уже давно собран и под кроватью стоит.

И тут с треском распахивается дверь, и в номер вваливается Дед Талаш. В зубах у него дымящаяся трубка, в руках – объемная сумка, а в глазах – неподдельное счастье.

– Где был, Василий Исакович? – прединфарктным голосом интересуется Якуб Колас. – В эн-ка-ве-дэ?

– На хера они мне сдались? – независимо пожимает плечами дедок. – Я гостил у товарища Сталина.

– И что ты там делал? – на удивление ровно уточняет Михась Лыньков.

– Как это что? – еще более независимо удивляется Дед Талаш. – Говорил с ним! А-а-а, то ж я знаю, как с панами правильно разговаривать!.. Сперва требую: срочно отправляй меня, товарищ Сталин, в наши партизанские леса, гитлеровцев поганых бить! А товарищ Сталин мне в ответ: не могу, Василий Исакович, ты свое еще в прошлую войну с белополяками отвоевал, отдыхай лучше тут! А чтобы тебе лучше отдыхалось, проси у меня, что только душа потребует!..

– И что, – ужасается Лариса Александровская, – ты у самого товарища Сталина… что-то просил?..

– Конечно!.. – подтверждает полещук цинично и самодовольно. – Говорю: дай мне, товарищ Сталин, самый длинный кожаный плащ!

С этими словами дед раскрывает сумку, внутри которой спрессованной икрой блестит нечто черное и благородное.

В номере происходит молчание. Белорусская советская интеллигенция недоверчиво смотрит на подарок, который дедушка победно демонстрирует всем присутствующим. Ситуация абсолютно фантасмагорическая: в Беларуси – нацисты, в Кремле – Сталин, а в правительственной гостинице столетний пущанский ребенок похваляется очередной добычей.

И тут, наконец, не выдерживает рассудительный и спокойный Кузьма Черный:

– А зачем тебе, дед, в твоих пущах Полесья такая дорогая вещь?

– Как это зачем? – искренне удивляется Дед Талаш. – Да вы разве не понимаете, что низ этого плаща можно отрезать и исправные сапоги пошить, а из остального отличная куртка получится?!..

Сейчас уже мало кто скажет, чем запомнился второй украинский президент Леонид Данилович Кучма. Какой-то сумасшедший охранник с самопальной «прослушкой», какой-то журналист с отрезанной головой, скандальная книга «Украина не Россия» и донецкий уголовник, так неосмотрительно избранный Леонидом Даниловичем в качестве политического наследника… Однако Кучма ушел в небытие без крови и насилия, и уже только за это его можно помянуть незлым тихим словом.

Было у Леонида Даниловича еще одно симпатичное качество: как и большинство украинцев, он отличался врожденным гостеприимством. Больше всего Кучма любил принимать гостей в родной деревне Чайкино, что недалеко от Чернигова.