Тиффани де Бартоло - Как убить рок-звезду

Как там говорят? Если бы я знал тогда то, что я знаю сейчас…

А может, наоборот? Может, если бы я немного поглубже копнул тогда, я бы не рыскал сейчас в потемках?

Пока я точно знаю только то, что я стою у окна и смотрю на Ора – Стоп. Наверное, я не должен говорить, где я. Майкл потребовал, чтобы я прекратил записывать все на магнитофон, поэтому мы так долго с тобой и не общались. Я знаю, что он прав. Но сейчас мне просто необходимо с кем-нибудь поговорить.

Скажем так: я нахожусь в штате Нью-неЙорк и торчу в этой двухкомнатной квартире уже два месяца. Я только что говорил по телефону с Майклом.

Во-первых, когда сто тысяч дней тебе никто не звонит, а потом ты слышишь звонок – это, черт подери, экстаз. Я слушал голос Майкла, как оперу Верди. Кроме того, уже два месяца я ни на минуту не покидал эту комнату, если не считать моих ночных пробежек, о которых Майкл, кстати, не знает. Да, в общем, мне и незачем выходить. У меня есть две гитары, ящик, полный книг и музыки, компьютер, еда, которой хватит для того, чтобы пережить большую войну, и десять литров увлажнителя и зубной пасты. Не понимаю, почему я решил, что мне понадобится такое количество увлажнителя и зубной пасты.

Итак, после моего посмертного разговора с Майклом, мы должны были снова связаться с ним только после наступления нового года, перед самым отъездом Вилла Люсьена с дорогой родины. Но полчаса назад зазвонил телефон, и это был Майкл, и Майкл был в панике. Он попросил меня сесть, я ответил, что уже сижу, и тогда он сказал только два слова: «Она знает».

Я попросил его выражаться точнее, но он не ответил, и я уже решил, что он повесил трубку, пока не услышал чужие голоса. Тогда я понял, что он говорит из ресторана и ждет, когда останется один.

– Элиза, – сказал он, когда голоса затихли. – Она догадалась. Это твое чертово «черт подери».

Потом он забросал меня кучей вопросов. Что, если она пойдет в полицию? Что, если она все откроет? Что, если мы попадем в тюрьму? Ты этого хочешь? Провести остаток дней в тюрьме? Так, Пол? Так? Эдак? Как?

Умная девочка, надо отдать ей должное.

– Пол, скажи что-нибудь, – взмолился Майкл.

– Перестань называть меня Полом.

Он сказал, что это была моя идея, а значит, я и должен придумать и рассказать ему, что делать дальше. Но в тот момент меня меньше всего интересовало, что мы будем делать дальше. Я хотел знать, почему Элизу все еще интересует эта история.

– Ей-то что? – спросил я.

Майкл повторил мой вопрос учительским голосом и с раздражением.

– Ответь. Мне надо это знать. Какого черта ее это волнует?

– Господи, Пол, она все еще любит тебя, потому и волнует.

Так и сказал.

Знаешь, что такое левый хук? Это такое «короткое предложение», от которого человек сначала падает на задницу, а потом катится несколько пролетов по лестнице.

И это еще не все. Потому что сразу за этим я спросил о ее, черт подери, красавчике приятеле, и Майкл наговорил еще целую кучу о том, что там на самом деле получилось с Лорингом, и о том, что все это было блефом. Ну, во всяком случае, в начале. Наверное, в конце концов она все-таки уступила и дала ему, но не раньше, чем я начал трахать Аманду, и Джил, и всех прочих, о которых даже вспоминать не хочу.

После всего этого у меня окончательно снесло башку. Сейчас я нажму на «Паузу» и попробую прийти в себя.

Все, я опять здесь. Извини. На чем я остановился?

Кажется, я хотел сказать, что если я увижу Элизу еще раз – и даже то, что я теоретически допускаю такую невероятную возможность – это настоящее, черт подери, чудо. Если я увижу ее еще раз, я сначала поцелую ее, и прижму к себе, и подожду, пока она дотронется до моей груди, а потом переверну вверх ногами и буду применять к ней китайскую пытку водой до тех пор, пока она не поклянется больше никогда не быть такой дурой.

Это возвращает меня к вопросу о том, что делать дальше.

– Тебе придется принять очень серьезное решение, – сказал мне Майкл на прощанье.

Еще он сказал, что постарается морочить Элизе голову до тех пор, пока я что-нибудь не решу, но мы оба знаем, как она может достать человека. Долго он не продержится. Другими словами, у нас совсем мало времени. Майкл сказал, что я могу подумать несколько дней, и я пообещал, что так и сделаю. Мы договорились, что он будет звонить в пятницу.

Только кого я пытаюсь обмануть?

Я и сейчас точно знаю, что сделаю.

Все.

Офицер Левандовски предложил мне пепси. Я отказалась, он открыл банку для себя и сел за большой металлический стол. Судя по семейным фотографиям, расставленным на нем, стол не принадлежал Левандовски, потому что ни один человек на снимках даже отдаленно не был похож на него.

Когда я позвонила и попросила о встрече, офицер Левандовски был очень недоволен и заявил, что у него есть дела поважнее, чем вспоминать закрытое дело месячной давности о каком-то малоизвестном рокере. Когда я упомянула, что работаю в национальном издании, его отношение изменилось.

– Мое имя будет в журнале? – спросил офицер Левандовски.

– Конечно, – заверила его я, забыв добавить, что ни работы, ни статьи больше не существует.

Когда я вошла, дело уже лежало на столе, не принадлежащем Левандовски. Еще не открыв его, он по буквам продиктовал мне свое имя.

– Многие произносят на конце «й», а его там нет, – уточнил он.

Я поняла, что он собой представляет, как только увидела его, – он из тех людей, которые обожают демонстрировать свою власть на работе, потому что нигде больше этого сделать не могут. Наверняка жена командует им, дети не слушаются, а собака писает на ковер, но здесь, за большим столом и с большим пистолетом на поясе, он был королем.

Шестьдесят секунд он перелистывал страницы дела.

– Хорошо, спрашивайте, – сказал он наконец.

Чтобы все выглядело как обычно, я стала расспрашивать его о подробностях той ночи. И постепенно подошла к тому вопросу, ради которого пришла сюда.

– А что свидетель?

Левандовски заглянул в бумаги.

– Люсьен.

Он произнес имя как-то по-китайски: Люсь-Ин.

– Я думаю, оно произносится Люсьен, – поправила я его. – Расскажите, пожалуйста, как он выглядел. Все, что помните.

Он засунул палец за ремень кобуры.

– У него была борода. Здоровая, как у лесоруба.

Я постаралась скрыть страшное разочарование. Пол мог отрастить крылья с таким же успехом, как и бороду. Я видела его за час до этого, и он был чисто выбрит. Но я убедила себя, что борода могла быть фальшивой. Конечно, это ужасная глупость, но вполне в стиле Пола.

– Он был высокий или низкий?

– Не припомню.

– Худой или толстый?

– Трудно сказать. На нем был свитер. Скорее худой.

– А какой свитер?

Левандовски засмеялся, будто никогда в жизни не слышал такого глупого вопроса.