Лариса Денисенко - Отголосок: от погибшего деда до умершего

«Посмотришь», – пообещала ему я. «Марта, обращаться к журналистам неуместно, да и неосторожно. Они ничем тебе не помогут, вместо этого напишут кучу мерзкого бреда». Грязная посуда у отца закончилась, и он покинул совещательную комнату. «Вполне возможно, что мне будет достаточно прочитать дедовы письма, пообщаться с Дорой, еще раз съездить на его «могилу», поискать очевидцев событий». Отец жалел, что организовал это семейное собрание в своей квартире, у него не было наработанных привычек выгонять своих детей в три шеи, распорядителя судебного заседания тоже рядом не было, поэтому он чувствовал себя слегка растерянным. Отец взглянул на Манфреда, но мой брат бывает толстокожим, сейчас он целовал ранку от заусеницы на пальчике жены. Тролль сначала заинтересовался этим процессом, так как лучше знал толк в зализывании ранок, поэтому вмешался, но легенько получил по носу, обиделся и спрятался под столом.

«Мне пора, – сообщила я. – Папа, с твоего позволения я потом возьму еще раз посмотреть дедовы вещи». «К Эльзе ты их не понесешь?» Раунд за мной, он смирился с тем, что к Эльзе я потащусь. «Посмотрим, сначала я с ней поговорю». Манфред решил, что недостаточно поинтересовался моей жизнью, поэтому спросил, не очень четко – у него во рту был пальчик Бриг: «А как там Ханна?» Бриг дернулась, заусеница закровила. Манфреда вполне можно бы было наречь Гиппопотамом, но родители редко бывают пророками.

«Она отдыхает в Турции. Я передам, что ты спрашивал о ней, думаю, она будет прыгать до потолка от радости, что ты о ней вспомнил». «В Турции? Что, изучает животных в их естественной среде, чтобы потом было легче справиться? Если она не женит на себе турка – она умрет старой девой». Мой брат расист. В нашей семье такие разговоры не приветствуются, но время от времени происходят, порой я сама провоцирую Манфреда на гнусные высказывания, чтобы позлить отца. На отца часто нападает икота, но не в этот раз, на этот раз он замер у рукомойника. «Она не станет прыгать до потолка, а то сможет оторвать зверьку член, сладострастная сучка».

Манфред гадкий. На самом деле, Манфредом движет неравнодушие к Ханне, банальное неравнодушие, в какой-то мере – сексуальная зависимость, но таков он есть. Если поиграть в литературные ассоциации, то бывают люди – вступления, прологи, эпилоги, бывают люди – гиперболы, рефрены, ссылки, а Ханна – кульминация. По крайней мере, для моего брата. Ханна – вечный и неугасимый оргазм Манфреда. Он часто доводит Бригитту до слез своими вульгарными выражениями, и сейчас она едва сдерживалась. Отец ничего не сказал, его указательный палец был направлен на дверь, безжалостный взгляд – на Манфреда. Брат встал, схватил Бригитту за руку, видимо, причинил боль ее пальцу, так как она снова дернулась, и пошел прочь. Тролль нервно тявкнул в сторону отца. И я воспользовалась этим возмущением, чтобы исчезнуть за дверью. Все наши семейные беседы заканчиваются одинаково: согласно первому варианту – Бриг и Манфред обцеловывают мать и никак не могут уйти. Я тем временем парюсь в верхней одежде. Этот вариант я называю: «All inclusive + бесплатная сауна». Второй вариант Манфред с отцом только что продемонстрировали. У него короткое название – «Вон!».

Моя тетка Эльзе, как вы, наверное, уже догадались, человек специфический. Часто таких, как она, называют людьми с тонкой душевной организацией. Следует сказать, что люди с тонкой душевной организацией способны достать намного сильнее, чем толстокожие невежи. Именно они своим поведением провоцируют нервные срывы. На толстокожего невежу можно гаркнуть, а тут действовать столь прямолинейно ни в коем случае нельзя.

Моя тетка вышла замуж за турка задолго до того, как они заполонили Берлин, можно сказать, что она завела эту моду, тогда ее брак считался экзотическим мезальянсом. Хакан Исмаил Демирель был невысоким худым мужчиной, он служил в Интерполе. Интересно, что отец, слуга Закона, терпеть не мог Демиреля не потому, что тот был турком, а потому, что тот был полицейским. Отец ненавидел полицию, и неважно, международную или местную. Хотя от того факта, что муж его сестры турок, он тоже не был в восторге. Никто из нас не называл Хакана дядей. Не знаю, нравилось ему это или нет, Хакан не любил общаться.

Тетя Эльзе небольшого роста, тоненькая, белокожая, она не карлица, но, если на нее надеть шляпку, пышное платье и дать в руки кружевной зонтик, то ее можно посадить на полку рядом с фарфоровыми куклами, она там будет выглядеть более естественно, чем на улицах города. Когда Тролль подходит к ней, кажется, что это вытянутый в пространстве курцхаар, наверно, ему это льстит. Рядом с теткой я чувствую себя складным стулом, потому что складываюсь пополам, чтобы находиться на одном уровне с ней. Боно когда-то сказал: «Когда ты наклоняешься к маме, ты похожа на детскую разобранную пирамидку или на штопор». Манфред высказывается конкретнее: «Ты похожа на испуганного страуса!»

«Эльзе, привет! Это Марта. Ты еще часок будешь дома?» «Привет! Буду. Принеси мне бутылку лимонной воды». Небольшая бутылка воды в руках тетки выглядит как эрегированный член, а большая – как огнетушитель или дайверский баллон с кислородом. «Принесу, если не забуду. Слушай, мне вообще кое-что от тебя нужно. Дедовы письма с фронта. Помнишь, где они у тебя лежат?» «В маминой шкатулке. Сейчас достану. Не забудь о воде!»

Эльзе была счастливой женщиной, муж ее любил, это признавали даже те, кто терпеть его не мог. Хакан слишком рано умер, слабое сердце. Возможно, если бы он меньше любил тетку, его жизнь была бы длиннее, но не судилось. «У того, кто умеет любить, быстро снашивается сердце», – поэтично говорил Манфред. Кульминационная Ханна всегда реагировала так: «Да ты что? Ну, тогда твое после кончины будет таким нетронутым, хоть на органы отдавай. Сердце, которое не проехало даже метра любви».

После смерти мужа тетка не выходила из дому без черной сетчатой вуали. Отец считал, что это просто сдвиг на трауре, пока Манфред прямо не спросил тетку, зачем она это делает, ведь уже столько времени прошло. Тетка ответила: «Понимаешь, когда я надеваю вуаль и сквозь нее смотрю на других людей, мне приятно сознавать, что они – заключенные, а я, свободная, смотрю на них через решетку». Оказывается, она нас все время держала в заключении! Даже членов семьи, хорошо, что нам она время от времени носила передачи и ходила на свидания, открывая лицо.

Она никогда не работала, ни до замужества, ни после. «Работа отнимает мечты», – говорила она. После смерти Хакана Эльзе занималась тем, что постоянно переустанавливала памятники на его могиле. Отец это называл «Эльзины надгробульки». Сначала памятник Хакану был стандартным – композиция из Католического Креста и Полумесяца. Манфред на это заметил, что, судя по памятнику, Хакан был бирелигиозным. Если бы кто-то поинтересовался моим мнением по поводу памятника, я бы выбрала логотип Интерпола, потому что это было единственное, кроме любви, во что верил господин Димерель. Как-то я поделилась своими соображениями с Манфредом, он немного подумал и сказал, что логотип Интерпола выдумали маньяки. Потому что ни одному нормальному человеку не придет в голову пронзить земной шар мечом, да еще навесить с обеих сторон две плошки (весы Фемиды) для того, чтобы туда стекала земная кровь. Художники или спасут этот мир, или изнасилуют его.