Лариса Денисенко - Отголосок: от погибшего деда до умершего

«Привет, ты, наверное, думаешь, ну что же этот черт молчит, а черт этот чувствовал себя лучше, чем белка в колесе, но хуже, чем само колесо. А теперь я должен тебе сказать, что мы выиграли грантовое предложение, наш проект поддержан единогласно, да еще и с увеличением бюджета, но я остаюсь в Украине, потому что Аркадий наконец нашел партнера. Как говорит тетя Оля: «То густо, то пусто». Тетя Дора прокомментировала это так: «Для того чтобы быть удачливым, не нужно быть умным, но для того чтобы быть умным, нужно быть удачливым». Аркадий долго размышлял над этой фразой, потом сказал, что нет, на своем надгробном памятнике он такое точно не напишет. Тетя Дора сказала, что она не знала, что он подбирает себе надгробную надпись, но может посоветовать ему хотя бы вот это: «Откуда дурак выбраться не может, туда умник не полезет». Аркадий промолчал, а потом сказал мне, что еще неизвестно, кто из двух сестер бóльшая язва, моя мать или тетя Дора. А я подумал, что когда из жизни уходит старшая сестра, младшая так или иначе наследует не только ее барахлишко, но и характер.

Я обещал познакомить тебя со своей женой хотя бы в письме, поэтому выполняю обещание, жалею, что вы так и не встретились, но я столько о тебе толкую, Аркадий тоже, что ей кажется, будто ты с нами училась на одном факультете. Страшное (или наоборот!) дело, но и мне так иногда кажется.

Как я тебе уже говорил, моя мама косо смотрела на людей вообще. Что уж говорить о людях, которые хотели войти в нашу семью. Я думаю, что Майка потому и меняла постоянно мужей, чтобы мать не успела к ним начать цепляться, но мать хмыкала и говорила, что это все равно, что содержать в чистоте велюровый костюм в доме, где хозяйничают коты. Мать истребляла кавалеров Майки через одного, даже имен не запоминала. Все они были «трахали-хахали».

Впрочем, когда Майка бежала в Израиль, поначалу она верила в благословение матери, поэтому впервые и, можно сказать, официально познакомила ее с будущим мужем – Яшей. Яша был парикмахером в гостинице, где обосновались азербайджанцы. Гостиница располагалась возле базара. В Израиле Яшу пообещали устроить на новую ферму, которая занималась тем, что разводила овец для шерсти. Когда я сказал, что Яша никогда не стриг овец, он справедливо заметил, что после азербайджанцев постричь овцу – проще простого.

Мать подбоченилась и спросила: «Что, думаешь, ты там нужен, блистать там хочешь?» Яша на всякий случай кивнул. «Блистать ты мог только фиксой в нижней челюсти, только вы же теперь от совдепии открещиваетесь, как раньше от Христа, выдаете себя за кого-то другого, гляжу я, на дешевую керамику свой золотой зуб заменил. И нечем тебе, Яшка, блистать, и в ломбард отнести нечего». Видимо, это были последние слова мамы, с которыми она обращалась к Майке, хотя предназначалось это все Яше.

Мать понимала, что Майку она не удержит, если та этого не захочет. Ей было неважно, с кем она сбегает, главное, что это было бегство от нее, от матери. И тут уже она ничего поделать не могла. Разве что переломать Майке ноги.

Мать понимала, что в Майке рано проснулась сексуальность, и беспокоилась только из-за того, что Майка может забрюхатеть лет в четырнадцать. Она часто говорила: «Боюсь, что у нее появится молоко в груди раньше, чем успеет молоко на губах обсохнуть». Впрочем, в отношении меня она высказывалась еще более «по-доброму»: «Рожать тебя было более легким и безболезненным занятием, чем выносить твое подрастание и дальнейшую жизнь».

Что касается моей будущей жены, мать понимала, что придется с ней смириться, потому что от меня так просто не избавишься, я тяжелее на подъем.

Моя жена родом из Червонограда, со Львовщины. Зовут ее Гердана, дома мы сокращаем ее имя до Даны. Сначала ее имя бесило мать, она все квохтала, что нельзя брать в жены галичанку, да еще и с именем, которое означает ошейник, пусть даже этот ошейник не просто ошейник, а украшение из бисера. «Сам себе это на шею вешаешь, не заметишь, как она на голове у тебя сидеть будет». На это я отвечал, что Гердана – кроткая и миролюбивая, страстная и нежная и вообще я ее люблю. «Кроткая, говоришь? Так эти вот кроткие так прочно садятся на голову, при этом убеждая тебя, что это теплая шапочка, и если ты ее снимешь – заработаешь себе менингит, гайморит или отморозишь уши, так что сам ее побоишься снять». Мать была непреклонна в своем неприятии. Гердана ее раздражала, каждый раз, когда мать ее видела, она пыталась ее унизить. Гердана же говорила, что привыкла относиться к матери как к вещующей зло карте, которая выпадает при гадании, главное – не принимать близко к сердцу, тогда это на судьбе не сказывается, и продержаться до нового расклада, тем более, что каждый раз вместе с этой картой выпадает червовый король (я). После таких слов Гердана меня целовала.

Гердана преподает музыку, играет на бандуре. Не только преподает, но и участвует в концертах, это тоже злило мою мать, она считала, что два единственных музыкальных инструмента, которые нужны женщине, это флейта, если она планирует удачно выйти замуж, или скрипка, если она замуж выходить не хочет.

Знаешь, помню, как ты смутилась в церкви, потому что не знала молитв. Я тоже не силен в молитвах, а вот Гердана знает многие: от коротких до очень длинных. Она воспитывалась на Библии и молитвах, так же, как я – на «Тимуре и его команде». Удивительно, но эти две книги оказали почти одинаковое влияние на наше мировоззрение, мы прекрасно понимали друг друга, оставались бесхитростными, надеюсь, что добрыми, и верили в справедливость.

В Киев Гердана приехала учиться на экономиста, музыкального училища ей было мало, но познакомились мы на ее концерте, куда меня занесло только потому, что я был влюблен в девушку Яну, а та, как водится, была влюблена в руководителя Даниного ансамбля Анатоля. Я тогда пытался вызвать Анатоля на откровенный разговор, но он не понимал, чего я от него хочу, ибо в его жизни не было никакой Яны, это в ее жизни мельтешило большое количество Анатолей. Я страдал, Яна страдала, Анатоль злился.