Тарас Прохасько - НепрОстые (сборник)

в подсобку. Несколько раз мне приходилось вытаскивать девушкам в бессознательном состоянии язык и пришпиливать его булавкой к воротничку, чтобы язык не перекрыл дыхательные пути. Одной я даже сделал в таком виде искусственное дыхание рот в рот. На следующий день эта девушка снова пришла в бар и, не подозревая обо всем, что с нею тут произошло, предложила мне тему классной повести – интересно, что делают девяносто шесть процентов мозга, если у людей задействовано только четыре? Это

научный факт, сказала она. В том баре за длинной стойкой постоянно сидели несколько посетителей. Я должен был переходить от одного к другому, чтобы выслушивать истории их жизни и давать мудрые советы. Труднее всего было вспомнить, о чем именно шла речь, когда кто-то начинал рассказ с того места, на котором остановился несколько дней или недель назад. С ночной смены я приходил за несколько минут до того, как просыпались дети. Мы шли на многочасовые прогулки, и я иногда на мгновение засыпал, работая веслами в лодке посреди озера. В первые месяцы в армии я засыпал так быстро, что не чувствовал от этого никакой радости. Тогда начал выпивать перед отбоем много воды, чтобы ночью самому проснуться, пойти через летнюю ночь в туалет и снова улечься в кроватку. Двоюродная бабушка Мира любила петь нам или себе самой такую песенку – радуюсь, как спать иду, утром снова я встаю, ох и дурочка я, ох и дурочка я. В Подлютом, где ученицы гимназии проводили часть летних

каникул рядом с патроном гимназии митрополитом Шептицким, бабушка Мира никогда не участвовала в утренних девичьих боях за право застилать постель митрополита. Она не могла даже целовать его перстень. Позднее в нее был влюблен Ярослав Галан, тогда еще нормальный украинский драматург. Он предлагал пожениться, но бабушка Мира даже думать о таком не собиралась, потому что Галан постоянно оступался и падал на всех горных тропах. Ее учителем

украинского языка был Василь Щурат, биологию преподавал Мельник, а географию Олена Степанив. Часто бабушка Мира покупала целый круг сыра, и мы с братом вырезали в глыбе замки и пещеры, выедая все лишнее. Ее клубом был магазинчик иностранной литературы «Дружба». Еще там бывал старенький скрипач, который, предчувствуя падение телевизионной башни, никогда не заходил в ту часть города, границей которой была окружность радиусом в высоту башни. Бабушка Мира покупала в «Дружбе»

неимоверное количество книг. В основном польские переводы авторов со всего мира, недоступных в СССР в украинском или русском изданиях. Большинство прочитанных книжек она сразу же сдавала в комиссионный отдел другого книжного. Тех, которые остались, все же набралось несколько тысяч. В дождь бабушка Мира любила сидеть на балконе и считать зонтики какого-то одного цвета. У бабушки Миры было сложное расстройство глотания, и поэтому она варила себе в основном разные

подливы. Невроз сформировался потому, что ее сестре врачи запретили употреблять много жидкости. Бабушка Мира всю жизнь пила очень много воды, и этот запрет и страдания сестры привели к полной неспособности глотать. Тогда бабушка Мира еле выжила. Сестра была одной из пяти первых учеников школы Олексы Новакивского. Сохранилось несколько очень хороших ее работ, но она почему-то вскоре забросила живопись. Как-то знакомые из Америки предложили ей устроить

выставку Новакивского в Нью-Йорке. Оказалось, что Новакивский очень боится за свои работы. Они же должны были ехать через океан на корабле, и художник не решился на такой риск. Он сказал – а вдруг крушение. У нас дома было очень много пейзажей разного размера и разного качества, некоторые попросту неумелые. Мои родственники купили их, чтобы поддержать эмигрантов – старшин армии УНР, которые что-то рисовали, а потом продавали свое творчество на благотворительных

выставках в галицких городах. Дядя Осип, который был начальником медицинского поезда УГА, а поэтому имел шанс закончить медицинское образование только в Праге, хорошо понимал положение военных эмигрантов и покупал картины, не глядя на качество. Все мое детство прошло под ландшафтами Великой Украины. Горы я никогда не видел нарисованными. Они были вокруг. Сначала горы видно было даже из окна нашей квартиры на третьем этаже в центре

Франковска, но потом где-то на окраинах построили высокие дома, и панорама исчезла. В Сопоте я ходил по утреннему холодному берегу в поисках рыбаков со свежей рыбой. Попросил, чтобы они сами выбрали мне какую-нибудь рыбину, потому что я не из приморья. Узнав, что я живу в горах, моряки с завистью признали, что это тоже очень-очень хорошо. С папой мы несколько раз ездили на море теплое. Сама теплая вода была для нас наибольшим чудом. Мы привыкли к горным речкам, которые даже в жару были холодными. Жили в домике возле маяка. С противоположной от моря стороны были поля лаванды. Вдоль полевой дороги росли абрикосы. В воскресенье на маяк приезжали гости, папа пил с ними красное вино. Среди ночи взрослые шли купаться, а мы залегали в кустах полыни, наблюдая, не нужно ли будет спасать папу. Первый раз папа взял брата на море, когда Юре было три года. Папа снимал тогда восьмимиллиметровой камерой. Брата

подхватывали волны и относили от берега, а папа – покуда было можно – делал об этом фильм. Приехав после Читы в Делятин, папа несколько месяцев притворялся в школе, что не понимает по-украински. Он сделал себе лыжи и изучал леса. В лесу все еще попадались одиночные партизанские отряды, потому что лесорубы – папа пошел работать к ним – громко и монотонно пели, чтобы услышали лешие, – мы не хотим, мы обязаны. Папа был единственным в классе, у кого был галстук. Поэтому все

мальчики по окончанию школы фотографировались в одном и том же галстуке. В Чите самым модным набором считались тяжелые ботинки, наручные часы и велосипед. Поэтому пацаны, позаимствовав все это для съемки, позировали одинаково – нога в ботинке на раме, рукав закатан, чтобы видны были часы. В Чите часто были песчаные бури. Буряты носили тулупы и в жару, и на морозе, только выворачивали их в разную сторону, в зависимости от времени года. Зимой молоко продавали на вес, а

большинство улиц образовывались высоченными дощатыми заборами с обеих сторон. Из-за частой смены школ папа до конца жизни в начале предложения писал Э оборотное вместо украинского 6. В ссылке он мечтал стать оперным певцом. Тогда же начал курить. У него даже был эбонитовый мундштук с надписью – Боря 1940. Папа был с сорокового. А Борей его называли урки, поскольку еще никогда не сталкивались с Бодей, с Богданом. Папа и меня назвал Тарасом прежде всего потому, чтобы не образовывалась

уменьшительная русская форма с женским окончанием. Юра звучит по-нашему, поэтому это имя подошло брату. Папин папа носил имя Роберт. Он погиб в первые дни войны в сентябре 1939. А папа родился через несколько месяцев, прямо на Новый год. Новый год мы воспринимали как день рождения папы, а папин день рождения был Новым годом. Папа работал в лесной промышленности, поэтому нам перед Новым годом привозили пышную елку. После Крещения мы снимали с нее