Стивен Вулф - История Кометы. Как собака спасла мне жизнь

– Вам не удастся вернуться на работу. Мы вас не вылечили, а лишь сделали ваше состояние терпимым.

– Что вы такое говорите? Я прочитал в Интернете множество историй, как люди после подобных операций возвращались к нормальной жизни. – Я забыл, что было не так много операций, похожей на мою, чтобы верить таким свидетельствам.

– Иногда, если кости правильно срастаются, мы выписываем больных без всяких ограничений. Нам вовсе не нравится устанавливать потолок, что людям можно, а что нельзя. Но ваши болевые симптомы даже через год после операции пока у верхнего предела. Прошу вас заниматься всем, что по силам, в пределах разумного, но хочу, чтобы вы не забывали, насколько плохо чувствовали себя до операции. Если я скажу вам, чтобы занимались лыжами или гольфом, вы меня послушаетесь?

– Наверное.

– По-моему, вы ничего не усвоили. Боюсь, ваша боль во многом хроническая и будет всегда вас ограничивать. Уверен, что если вы вернетесь к тому образу жизни, который вели до болезни, то недуг, вызвавший деформацию позвоночных дисков, в чем бы ни заключалась его причина, переметнется на здоровые отделы позвоночника. Не забывайте, вы даже на пол не можете сесть без посторонней помощи. Реабилитация идет прекрасно, но вы пытаетесь одним махом преодолеть урон, который десятилетиями наносила вашему организму болезнь.

– Хорошо, я приеду через полгода, и мы все обсудим.

Доктор Фрей улыбнулся:

– Я был бы рад пересмотреть все в любое время. Но позвольте задать вопрос: неужели вам недостаточно одного чуда? Разве нельзя найти иного занятия, кроме как донимать граждан судебными исками? – Хирург рассмеялся собственной шутке.

Я никогда не отдавал себе отчета, насколько умен этот человек. Мне всегда было комфортно рядом с ним. Но на сей раз я покидал кабинет доктора Фрея потрясенным, потому что в заключение он заявил:

– По моему мнению, вы никогда не сможете вернуться к своей прежней профессии. Отныне ваша единственная задача: быть здоровым и ходить без посторонней помощи.

Я был ошарашен, и даже не обратил внимания, что с тех пор, как мы сели в машину, Фредди не произнесла ни слова. Она не отрывала взгляда от дороги, пока мы не вернулись в отель.

– Ничего, все не так уж плохо, – уговаривал я себя. – Посмотрим, что он скажет через полгода.

Но чем упорнее я стремился вернуть прежнюю жизнь, тем раздражительнее становилась жена. Я видел, что в семье не все так радужно, как прежде, но был слишком разочарован и зол, чтобы что-либо предпринять. Фредди, как я это понимал, явно горевала о том, что ее принц никогда не подарит ей хрустальную туфельку. Что ж, ее дело. Я спрятал этот факт в мысленную папку, где уже хранилось нежелание дочерей интересоваться моим выздоровлением. Необходимо сосредоточиться и упорно трудиться, тогда все образуется и они поймут, что были не правы.

Март – октябрь 2006 года. Седона и Омаха

Был напоенный обещаниями весны солнечный мартовский день. Как в последнее время вошло у Фредди в привычку, вернувшись домой, она быстро прошла мимо меня, сидящего на своем обычном месте в патио. Устроилась в гостиной и стала ждать, когда сможет поговорить со мной. И то, что собралась мне сказать, отняло совсем немного времени.

– Я ухожу от тебя.

– Я слишком устал, чтобы оценить твой юмор!

– Я не шучу. Ухожу от тебя, сегодня вечером. – Жена говорила не громко и не истерично, обыденным тоном, словно давно планировала этот шаг. Так оно и было.

– Фредди, прекрати! Что тебе не нравится на сей раз? – Мы с ней поругались незадолго до того вечера.

– Почему ты считаешь, что наши ссоры происходят по моей вине? Что мне всегда все не нравится? – Она повернулась к небольшому чемодану, который был уже собран и ждал ее в коридоре. – Мне пора уйти.

От удивления я так раскрыл рот, что челюсти грозил вывих. Меня поразило решительное выражение лица Фредди, когда она выкатывала чемодан из двери.

– Подожди минуту! Что происходит? Ты же это не серьезно?

– Послушай меня, Стив. Не злись, просто выслушай. Я не могу больше выносить такое существование. Не желаю возвращаться домой к упертому маньяку, который не в состоянии поладить с собственной жизнью.

– Фредди, нам надо все обсудить. Нельзя же взять и уйти не поговорив!

– Стив, я устала говорить с тобой. Твой единственный ответ на мои слова: «Держись!» Я больше не хочу держаться. Не вижу никакого просвета в конце тоннеля… Я ухожу. – Она пылала такой решимостью, которую в других обстоятельствах я бы назвал геройством.

– Ты уходишь, потому что я не в состоянии вернуть нас к прежней богатой жизни? Признайся!

– Именно так, поэтому я ухожу, – спокойно кивнула Фредди и добавила: – Мне не важно, чем ты занимался в жизни: убирал мусор или вообще ничего не делал, – но ты настолько мучаешься чувством вины из-за того, что не в состоянии вернуть наше прошлое, так злишься из-за своего «провала», что складывается впечатление, будто тебе вообще не делали операцию. Ты упорно стараешься доказать, что способен все преодолеть, что у тебя вообще ничего не осталось – ни для меня, ни для кого-нибудь другого. Я больше не могу так жить.

Фредди подкатила чемодан к машине, погрузила его в багажник и уехала. Весь разговор занял не более десяти минут.

Следующие три недели я был почти ни на что не способен. Гнев гнал меня из комнаты в комнату, выпроваживал во двор, где я яростно рубил и кромсал деревья и кусты. В голове засела единственная мысль: «Меня незаслуженно обидели». Всю свою энергию я направлял на то, чтобы поправиться и вернуть нашу прежнюю жизнь. Хотел, чтобы семья опять обрела силу. Вот все, что мне необходимо. Я загонял себя, желая доказать Фредди, что я именно тот мужчина, за которого она вышла замуж. Хотел быть в форме, пробегать много миль, чтобы в теле осталось не больше восьми процентов жира, и по выходным устраивать дальние прогулки на велосипеде. Стремился стать тем, кем когда-то был. Фредди этого просто не поняла. Как я мог поладить с жизнью, если от меня осталась толика того человека, каким я был раньше?

Комета переживала отсутствие Фредди совершенно по-иному. Борзые больше других собак привыкают к рутине, и теперь она сильно переменилась. Не встречала, как раньше, Фредди, когда та приходила с работы домой, не получала еду через час после ее возвращения и не выпрашивала три (всегда только три) собачьих печенья. Теперь с наступлением вечера Комета укладывалась в прихожей, смотрела на дверь, при малейшем шуме на улице поднимала уши и до темноты не успокаивалась. Но, судя по всему, не злилась, что ею пренебрегают. Все ее повадки свидетельствовали о том, что она скорее обеспокоена, чем раздражена. «Почему ты на меня сердишься? Я переживаю. Что я сделала не так? Я исправлюсь. Когда ты вернешься домой? Я тебя по-прежнему люблю».