Хилари Бойд - Четверги в парке

Джини заметила бутылку белого вина, уже открытую, в корзинке со льдом; бокал Шанти был почти пуст. Дочь встряхнула бутылку и налила им обеим.

– Тут замечательно, – сказала Джини и почувствовала искреннюю радость, сидя в наступивших сумерках рядом со своей любимой дочерью. Возможно, Шанти чувствовала то же самое и не хотела портить момент, потому что никто из них не проронил ни слова.

– Как Элли?

– Мам, ты же вчера ее видела, – поддразнила Шанти, прекрасно зная, что ее мама может говорить об Элли до скончания века и все равно не наговориться.

– Просто проверяю. Хотя меня больше волнуешь ты, дорогая. Последняя неделя далась тебе нелегко. – Она не стала уточнять, о каких именно проблемах говорит.

– Не очень, – ответила Шанти со своей привычной прямотой. – Мне трудно забыть то, что натворил Алекс.

Джини ждала, что она продолжит.

– Знаю, ты всегда считала его тупицей; ты это четко обозначила, так что не надо читать мне лекцию о его недостатках, – предупредила она, а затем добавила: – я же не глупая, мам, я прекрасно понимаю, что иногда он бывает эгоистом.

Джини подумала, что это еще мягко сказано, хотя эти слова тоже можно повесить в рамочку, но промолчала, как ее и просили.

– Но ведь это могло повлиять на жизнь Рэя и нанести ему непоправимый урон, знаешь, когда включается синдром «нет дыма без огня». И я пытаюсь представить себе, признался бы Алекс вообще, если бы Элли не ушиблась.

– Я уверена, он ни за что не позволил бы тебе привлечь третьих лиц в эту историю.

Шанти пристально посмотрела на мать.

– Ты уверена?

– Да… да, уверена. Он эгоист, но он не злой, хотя эгоизм – это само по себе зло. Было задето его самолюбие, и он повел себя по-детски. Он бы никогда не позволил этой истории зайти слишком далеко.

Шанти иронично улыбнулась.

– Ты оправдываешь его и проклинаешь одновременно, мам… очень умно.

– Я не пытаюсь умничать. Но дорогая, ты ведь влюбилась и вышла замуж за этого человека не потому, что он эгоист или альтруист.

– Нет. Я всегда знала, чего он стоит. Поэтому я и прощаю его, потому что не жду от него чего-то другого.

Джини подумала, как это печально. Почему она выбрала такого человека? Он не стоит и мизинца ее отца.

Шанти заметила взгляд Джини.

– Звучит ужасно, правда?

Джини кивнула.

– Алекс несовершенен, мам. Я люблю его, но я понимаю его, вот что я имела в виду. У него проблемы с психикой. У него было жуткое детство. Отец бросил их, когда Алексу было четыре; они ни разу не виделись до того, как ему исполнилось шестнадцать, да и то мельком, попили вместе кофе – и все. Отец переехал на Гернси и управлял успешным таксопарком, но он так боялся своей бывшей жены, что заставил Алекса пообещать никогда не рассказывать об их встрече. Алекс сказал, что отец ему понравился, он хотел поддерживать с ним отношения, но с тех пор тот не звонил и не отвечал на его звонки. – Шанти глубоко вздохнула. – Его мать была чудовищем, одержимая, деспотичная. Алекс говорит, она следила за каждым его шагом, всегда прикасалась к нему, гладила его, выполняла все его прихоти. Но даже когда он был маленьким, она заставляла его чувствовать себя ответственным за нее, так что, если она грустила или злилась, это была его вина. Ему приходилось помогать ей выбирать одежду каждое утро, хвалить ее фигуру и внешность. Жуть. Она даже придумала, что у него проблемы с сердцем, чтобы постоянно держать его дома и не давать заниматься спортом или участвовать в подвижных играх.

– Это многое объясняет. Неудивительно, что он так подозрительно относится ко мне, к твоей матери. Почему ты мне не рассказывала об этом? Я проявила бы больше симпатии.

– Он мне тоже не рассказывал, пока я не заставила его сходить к врачу, – это было условием, при котором он мог вернуться к нам после рождения Элли. Самое страшное то, что до тех пор он не видел в этом чего-то странного. То есть он понимал, что его мать навязчивая, ревнивая и властная – меня она ненавидела, как ты понимаешь, – но это была его жизнь. Некоторые вещи, которые он мне рассказал недавно, кажутся невероятными.

На секунду Джини задумалась, стоит ли вообще доверять признаниям ее зятя, но Шанти, как всегда, была на шаг впереди.

– Нет, мам, он ничего не придумал. Я говорила с его тетей. Он жил у нее, когда его мама заболела, – ему было тогда четырнадцать – так она узнала, что происходит. Врач проверил его сердце, и ложь раскрылась, но было уже слишком поздно: он получил тяжелейшую психологическую травму.

– Хотя он все еще ездит к ней, помню, вы были там на Рождество.

– Только на Рождество, мам, это единственный день в году, когда они видятся: один час в Рождественский вечер. А за неделю до этого он чахнет, становится ужасным, раздражительным и нервным со мной. Она теперь пьет, так что мы там не задерживаемся. Она ничем не занимается, только пытается вызвать у Алекса чувство вины, говоря, что была «лучшей матерью на свете» – в общем вся эта поездка – настоящий кошмар; она даже не может запомнить имя Элли. Кажется, я говорила тебе, в прошлом году она заявила, что его отец был геем.

Джини кивнула, улыбаясь.

– Помню. Наверное, теперь уже никто не узнает, был он геем или нет.

– Точно. Алекс не поверил ей – а она отравила ему все детство, настраивая против отца.

– А терапия?

Шанти покачала головой.

– Он ходил пару раз, а потом отказался. Боится, что его работа может пострадать.

– Старая песня. Хотя, возможно, он прав. Я хочу сказать, талант художника – это ведь отчасти приобретенный навык, а отчасти – внутренние излияния. – Она погладила дочь по руке. – Почему ты не вышла замуж за нейрохирурга, дорогая?

– Думаешь, они вменяемые? Люди, которые находят удовольствие в том, чтобы сверлить дыры в черепе и возиться с тем органом, от которого зависит наша жизнь? Кто на это осмелится?

– Хорошо, ты права. А как насчет ландшафтного дизайнера? Или плотника? Они уж точно надежные парни.

Официант стоял и терпеливо улыбался, пока они хихикали. Шанти заказала курицу, а Джини – семгу с чечевицей.

– Серьезно… тебе, наверняка, понадобится профессиональная помощь, чтобы справиться с этим.

– Семейный психолог? – она покачала головой. – Ни за что.

– Нет, я имею в виду, что ты должна заставить его снова пройти терапию. Ты права: то, что он сделал, – очень серьезно, и он сделал это неожиданно для себя самого, ни с того ни с сего. Ему нужна помощь.

Она заметила усталость в глазах дочери.

– Ты права, – вздохнула Шанти. – Я не перестаю надеяться, что со мной ему будет лучше, что если я буду любить его, у него все будет хорошо. – Она взглянула на мать, ища у нее поддержки.

– Люби его, сколько хочешь, но это не изменит его, Шанти, так не бывает. Он должен измениться сам.