Коллектив авторов - Много добра, мало зла. Китайская проза конца ХХ – начала ХХI века

– Это ваша первая покупка, я дам вам скидку 12 процентов!

В душе Цюнхуа промелькнул гнев, столько уже у него накупила, а он еще говорит, что это первая покупка.

– Я у вас уже несколько раз покупала, – как слабенький комар прожужжала она.

Низко наклонив голову, «развозчик» оглядел Цюнхуа с ног до головы, затем стукнул себя по груди:

– Ну что у меня за дурацкая память, я вспомнил, вспомнил! Я вас несколько раз видел, сестра! Ну раз вы постоянный покупатель, то даю вам 30-процентную скидку, шестьдесят юаней, и рубашка ваша!

В сердце как будто распустился цветок, но внешне Цюнхуа была по-прежнему бесстрастна:

– Что-то дороговато!

Мужчина стиснул зубы:

– В моем бизнесе я опираюсь на постоянных покупателей. Давайте так, я вам дам оптовую цену, пятьдесят пять, и если я хоть копейку заработаю на вас, то я… – Он поспешил найти предмет, на котором можно было бы поклясться. Оглянувшись, он увидел свой мотоцикл и, сияя от радости, воскликнул: – То у моего мотоцикла ось сломается!

Сложив одежду на прилавок, Цюнхуа нахмурила брови:

– Это же всего лишь одна вещь, стоит ли давать такую клятву?

Мужчина несколько сконфузился, он торопливо засовывал одежду обратно в руки Цюнхуа со словами:

– Вот мой дурной язык! Вечно ерунду болтаю! Не обращайте внимания, сестра!

Цюнхуа перекинула одежду через руку, показывая своим видом, что она возьмет ее. Мужчина ждал, когда она достанет деньги, Цюнхуа же не торопилась, перелистывая разноцветные купюры, она терпеливо доставала их, затем убирала, убирала и снова доставала.

Перебрав практически все, Цюнхуа, словно невзначай, спросила:

– Такая торговля довольно утомительна?

Мужчина кивнул головой и вздохнул. В душе Цюнхуа разлилось тепло, лицо мужчины, стоявшего впереди, утратило черты дельца, и его вздох был таким теплым.

– Будьте острожнее, когда ездите по делам на мотоцикле! – сказала Цюнхуа и сразу пожалела, ей показалось, что она слишком опрометчива, эта фраза выходила за рамки простых отношений продавца и покупателя. Мужчина, похоже, не обратил особого внимания, он рассмеялся:

– Да я много раз с него падал, хуже всего было зимой позапрошлого года, я тогда в реку упал.

Он говорил и жестикулировал, показывая, как он дрожал, выбравшись из реки. Цюнхуа не выдержала и рассмеялась, обнажив два ряда белоснежных зубов. Увидев, что мужчина на нее смотрит, она поняла, что это неподобающее поведение, и поспешно прикрыла рот рукой.

Через какое-то время Цюнхуа наконец засунула руку в карман. Она уже давно стояла перед прилавком, за это время подходили четыре или пять групп людей, Цюнхуа мысленно обозвала себя бессовестной. Мужчина дал ей сдачу, снова завернул одежду и протянул ей, она не осмеливалась взглянуть на него, взяла одежду и поспешила прочь. Когда она была уже далеко, мужчина крикнул вслед:

– Сестра, передай от меня привет Лао Лю!

Цюнхуа остолбенела, моментально упав духом, словно во сне разбогатела и уже собиралась считать деньги – и вдруг, раз, и проснулась!

Лао Лю? Никакого Лао Лю она не знает. Торгаш он и есть торгаш, только деньги и видит, разве может признать человека? Цюнхуа мысленно выругалась, возникшая до этого мысль о том, чтоб вернуться и еще раз взглянуть на «развозчика», улетучилась. Прямая как стрела она покинула улицу, укутанная в боль, как в толстый шелковичный кокон.

Тяжело ступая, Цюнхуа добралась до магазина женской одежды на Западной улице, где жена Дабао с воодушевлением примеряла одежду. Увидев Цюнхуа, она подскочила к ней и, крутя толстой задницей, спросила:

– Как тебе эти джинсы?

Цюнхуа кивнула головой, словно завядший росток. Жена Дабао громко крикнула продавцу:

– Те две блузки и эти джинсы – я все беру!

Стоя на улице с двумя огромными пакетами, жена Дабао, горя от нетерпения, спросила:

– Куда теперь пойдем?

– Домой! – холодно ответила Цюнхуа.

Наступил день поминовения усопших – праздник Цинмин, мелкий дождик зарядил с утра до вечера. В это время жители деревни Тань-чжуан стирали с лиц улыбки, с печалью покидали свои дома, собирались вместе и шли вдоль реки.

Отец Чуньшу с самого утра начал вырезать бумажные деньги. Мать же говорила, что это слишком хлопотно, в уезде продают уже готовые, можно купить и все. Отец Чуньшу рассердился:

– Те, что в уезде продают, разве можно назвать бумажными деньгами? У тебя что, глаза паутиной затянуло? Чуньшу не так давно умер, а уже такая халатность, и призывание духов выполняешь не так. Мачеха и то более заботлива была бы.

Как только отец Чуньшу открыл рот, мать замолчала и больше ничего не говорила, дав ему возможность с утра до ночи с грохотом стучать, как ему заблагорассудится.

Кроме бумажных денег еще было нужно многое: белые свечи, курительные свечи, мелкие бумажки для развеивания по ветру, жертвенные фрукты, свиная голова – отец, согнув палец, перечислял для Цюнхуа, она кивала головой в знак согласия, а потом ответила:

– Боюсь, свиную голову будет не достать. В это время ее все семьи ждут, а скольких свиней смогут забить в уезде?

Лицо отца мгновенно изменилось, он встал и с силой отбросил стул назад:

– Руки-ноги на месте, иди и карауль! Если в мясных лавках не будет, иди на скотобойню! Я не верю, что это сложнее, чем найти, чем наполнить желудок в голодный год!

Чуть забрезжил рассвет, Цюнхуа вышла из дома, но, прибыв в город, она обнаружила, что было уже поздно. Всю свинину с лотков уже давно смели подчистую, Цюнхуа посетовала на то, кто этот вредитель, который установил, что в жертву можно приносить только свиную голову, ведь любой другой кусок свиного мяса намного вкуснее.

В сумерках отец стоял под карнизом и смотрел, как Цюнхуа с пустыми руками входит во двор, он переменился в лице, долго и с каким-то свистом тяжело дышал, а потом крикнул матери, которая была в тот момент на кухне:

– Завтра сходи к мяснику Вану, пусть забьет скотину из загона.

Мать высунула голову из кухни:

– Что ты говоришь? Ему же всего три месяца, еще поросенок! Никто не режет таких малявок!

– Я сказал зарезать, значит, зарежем! – твердо и бесповоротно ответил отец.

Цюнхуа, стоя во дворе, промямлила:

– Может, вообще не будем использовать мясо?

Отец Чуньшу округлил глаза, свирепо топнул ногой и заревел:

– Старые ведут себя не так, как должны, молодые туда же! Чуньшу умер не так давно, а вы уже и не признаете его? Вы подумайте хорошенько, все, что вы едите, носите, тратите, используете – что из этого вы имеете не благодаря тому, кто в могиле? Сколько в году дней поминовения Цинмин? Если на поминовение вы стремитесь к простоте, то почему же не хотите есть и одеваться по-простому?

Ругаясь на ходу, он повернулся и пошел в комнату, откуда все еще доносились его сердитые слова: