Нильс Хаген - Московские истории

Я кивнул.

– Тоже зубы точит.

– А что случилось-то?

– Да-а… – он махнул рукой. – Где начинаются мани, там кончаются друзья, знаешь? Народная мудрость, мля.

И он, перескакивая с пятого на десятое, поведал мне печальную историю совместного бизнеса трех друзей, трех успешных людей. По версии Петра выходило, что он сам – агнец небесный, на начальном этапе взваливший на себя самое тяжелое – кредит в солидном банке, например, а его бывшие друзья – сволочи и хапуги, разбазарившие все деньги и теперь пытающиеся все свалить на Петра.

– Володька хочет, чтоб я… банкрот, врубаешься? А Альба… наоборот. Мани, говорит… камбэк.

Я немного знал и Владимира, и Альберта, и, мягко говоря, история Петра казалась мне не то что неубедительной, а, скажем так, однобокой. Нужно было услышать мнения всех троих фигурантов, чтобы понять, кто тут прав, а кто виноват. Но в любом случае бросать Петра вот в таком состоянии на произвол судьбы было никак нельзя – это на первый взгляд. А на второй – я вспомнил лицо Ариты, улыбающуюся рожицу Нильса-младшего…

Мы выпили еще по одной. Петр как-то мгновенно, в течение нескольких секунд, захмелел, поник, как воздушный шарик, из которого выпустили часть воздуха. Он что-то бормотал, скрипел зубами и пару раз порывался поехать «в офис к Володьке и дать ему в морду!».

Видимо, сказалось колоссальное нервное напряжение предыдущих дней, и теперь, расслабившись с помощью «пиратского рома», Петр нуждался в отдыхе сильнее, чем кто-либо. Однако мозг, зараженный тревогой и тоской, как поле сорняками, боролся с нервной системой до последнего, и эта борьба могла выйти Петру боком – именно в таком состоянии люди и совершают самые нелепые и страшные поступки. С точки зрения психологии все очень просто: человек перестает оценивать себя и свои действия рационально, утрачивает контакт с реальностью, переходит в альтернативный мир, где все гипертрофировано: и угрозы, и вызовы, и эмоции.

В общем, Петра нужно было уложить спать, пока он не наломал дров. Способ был только один, древний, как мир, и я воспользовался им без колебаний. Пока Петр с третьей попытки достал обойму из «Глока», чтобы похвастаться, что у него патроны с серебряными пулями, я сходил к бару, нашел за палисандровой дверцей целую батарею разномастных стаканов и бокалов, выбрал объемные шоты для виски, вернулся и щедро налил в них по двести грамм рома – себе и Петру.

Тост мой тоже не отличался оригинальностью:

– Давай выпьем за настоящих мужчин – будущих и уже состоявшихся! За викингов, ковбоев и всех тех, кто встречает опасность с оружием в руках!

– Во! – Петр вскочил, и его повело. – Хор-рошо сказал, в натуре! Фанни! Нильс, а ты оказывается, рашен мен! Все, сейчас поедем к этой гниде… Уу-у, притушу, как свечку! Двумя фингерами!

– Выпьем вначале, – я показал ему стакан.

Я в каком-то смысле действительно стал «рашен мен», благо учителя – Аритины «родственнички» – были хорошие, и знал множество вот этих приемчиков и трюков, с помощью которых можно заставить человека выпить.

Петр вяло улыбнулся.

– К-нешно! Наше кредо – всегда!

Он залпом осушил стакан, выпучил налитые кровью глаза и перехваченным горлом просипел:

– Забирает! Как ацетон!

Не знаю, каков на вкус этот самый ацетон, – думаю, что Петр тоже – но ром с аукциона Сотбис все же был редкой дрянью. Я пригубил и поставил стакан. Начинался самый главный этап моего плана. Петр ворочался на стуле, пытаясь пристроить куда-нибудь враз отяжелевшую голову. Я улучил момент, помог ему подняться и добрести до дивана.

Он уснул мгновенно, едва только принял горизонтальное положение. Я взял пистолет, отнес его в ванную комнату и засунул под биде. Снайперскую винтовку я запихал на антресоли в прихожей, предварительно завернув оружие в несколько пластиковых пакетов. Обезопасив таким образом Петра от него самого, я убрал со стола, вымыл рюмки и бокалы – «пиратский ром» был безжалостно вылит в раковину – и покинул квартиру. Петр сладко похрапывал на диване. Я позавидовал ему. Мне покой только снился.

Конечно же, я не собирался дальше влезать в эту запутанную и пахнущую огромными неприятностями историю, хотя мне было жалко всех ее участников, но, в конце концов, все они – взрослые, серьезные и солидные люди, и каждый отдавал себе отчет, что делал, когда пускался во все бизнес-тяжкие.

У меня хватало собственных забот, и, уходя из квартиры Петра, я был на сто, а пожалуй, и на двести процентов уверен, что больше ноги моей здесь не будет.

Петр проспится, я сообщу ему, где лежит оружие, сошлюсь на занятность и пожелаю удачи.

И все.

Я был уверен, что все случится именно так. Но человек, как любят говорить русские, предполагает, а Бог располагает.

Захлопнув дверь квартиры, я спустился на лифте в холл, небрежно кивнул охраннику и вышел во двор. Со стоянки величаво тронулся черный «Мерседес» S-класса – наверняка принадлежащий кому-то из жильцов этого фешенебельного дома.

Я не то чтобы фанат хороших машин, но люблю грешным делом полюбоваться плавностью обводов, посидеть в салоне, пройти тест-драйв. Ездить на таком «Мерседесе» мне еще не доводилось, и я со сдержанным восхищением смотрел на проплывающую мимо меня автокрасавицу.

Неожиданно машина остановилась, бесшумно опустилось голубоватое стекло, и человек со взглядом рептилии спокойно и солидно спросил:

– Нильс Хаген?

Я понял, что, даже если совру, это мне не поможет. В голове пронеслось бегущей строкой: «Ох, Нильси, Нильси, куда ты опять влез? У тебя жена, сын…»

– Садитесь в машину, – так же спокойно приказал человек-рептилия. Не предложил, а именно приказал, черт меня побери!

Внутри, где-то в середине организма, в том месте, которое русские называют «под ложечкой», а датчане – «пещерка», у меня сделалось пусто-пусто. И холодно.

Я открыл заднюю дверцу и сел на кожаный диван. В машине пахло богатством, настоящим, а не показным. Дорогой табак, «Джон Варватос» и нотка ружейного масла. Человек в сером костюме, сидевший в глубине салона, был мне незнаком, но я сразу понял, что он прекрасно знает, кто я такой.

– Слушаю вас, – сказал я, морщась от шума в ушах, – проклятый «пиратский ром» то и дело накатывал на меня девятым валом, мешая адекватно воспринимать действительность.

– Нет, – покачала головой серый костюм. – Это я вас слушаю. Александр, поехали.

Человек-рептилия за рулем коротко кивнул, и автомобиль вальяжно выехал со двора под ленивыми взглядами охранника в будке у шлагбаума. Я лихорадочно думал, что делать, какую линию поведения избрать. Собственно, это было бы понятно, знай я, с кем имею дело. Но мои… похитители? Да, пожалуй, что именно похитители, так вот – они хранили загадочное молчание, угнетавшее меня сильнее всего.