Дэвид Духовны - Брыки F*cking Дент

– Нет, детка, это смерть. Так смотришь из смерти. Все легко и просто, все – красота. Жалко, что не всю жизнь помираешь.

Тед глянул на тлевший косяк у себя в руке и сказал:

– Ты, пап, копаешь глубже моего. Слишком глубоко, а я тут «подлодку» ем. Неопалимая купина, ни дать ни взять. Пора мне бросать.

– А мне – нет, – отозвался Марти. – Я – укурок.

– Стартовал, а?

– Да, стартовал и дверь за собой не закрыл.

– Потому что у тебя улет. Ты забыл закрыть дверь, потому что улетел.

– А, вон что.

– Чокнутые вы детишки, с гашишным маслом вашим и трехнутой травой.

– С гашишным маслом? Что это за масло такое, о котором ты сообщаешь? Поведай мне о гашишном масле.

– Притормози-ка, Уильям Барроуз.

– Нам бы сейчас «Фрусен гладье».

– Нет императора превыше ебаного императора мороженого [277].

Оба покопались в воспоминаниях, не проезжали ли они за последний час мимо продуктового или чего-нибудь, где продают мороженое. Ни тот ни другой ничего не припомнили и несколько разочарованно бросили рыться в мыслях. С обдолбанным благоговением уставились на гребцов, что, как ножи, рассекали сверкающее жидкое стекло.

– Тед?

– Ага.

– Который час?

Тед ответил:

– Черт! – И тут же врубил радио. Игра уже шла полным ходом.

– Черт! Три! Игра в два тридцать! – возопил Тед. – Игра началась.

Завели машину, попытались сдать задом. Недвусмысленный неприятный звук металла по асфальту.

– Спустило, – сказал Марти. – Колесо спустило.

– Точняк, Шерлок.

Разумеется, запаски у Теда не было, пришлось тормознуть такси, сгонять в лавку автозапчастей, купить колесо и вернуться с ним к машине. Тед оставил Марти слушать трансляцию игры и любоваться рекой. Улицы были, в общем, пусты, и Теду удалось обернуться сравнительно быстро. Большая часть Бостона была либо на игре, либо смотрела ее по телевизору – а может, и вся Новая Англия. Они с отцом потеряли много времени, но в конце концов покатились на всех четырех здоровых колесах. Марти нервничал, внимая игре по радио, с сосредоточенностью затаившегося хищника вслушивался в звуки внутри звуков, выжидал, отирая ладони о штаны, красноречивых знаков действия еще до того, как комментаторы их обсказывали.

Бостон – один из старейших городов страны, его проектировали для пешей и верховой езды, не для автомоторов. Не лабиринт, но похоже. Тед знал, что он совсем рядом с Фенуэем, но найти его не мог. Улицы с односторонним движением вели его мимо цели, и спросить, как проехать, было не у кого: из-за игры Бостон сделался городом-призраком. Понимая, что они того и гляди упустят поединок, Тед запаниковал:

– Черт, черт, черт, где мы?

– Понятия не имею. В Бостоне? Почему у тебя карты нет?

– Я без карты, я ж думал, ты у нас из Бостона!

Карл Ястремски по радио выбил хоум-ран и тем двинул «Носки» вперед.

– Я-А-З-З-З-З-З-З-З-З-З-З! Черт подери! Яз-з-з-з-з! Мы ведем! Один ноль! Один ноль! Мы ведем!

Тед углядел копа в конце квартала и выскочил из машины спросить, куда ехать. Марти смотрел, как коп размахивает руками, и проговорили они чуть ли не минут пять. Тед примчался к машине и дал по газам.

– Блядский нелепый акцент! – сказал он.

– Что он сказал?

– Хер его знает! «Кенмашкуа»? Он сказал, что нам нужен «Кенмашкуа». Что такое этот «Кенмашкуа»?

– Не шпрашивай, што ты моэшь шделать для своей страны, спрашивай… [278]погоди, не туда.

Тед произвел резкий – вероятно, запрещенный – поворот налево.

– Мы тут уже были, – сказал Марти.

– Нет, не были.

Марти показал пальцем:

– Да, были, я узнаю вон ту фигню справа, рядом вон с той фигней.

– Нет! Ты тут еще не был, г-н Бостон, в том-то и беда!

– Думаю, надо па-аковать мафыну в Ха-а-ва-ад-я-ад.

– Заткнись. Ты удолбан.

– Джерри Гарсия – бог, чувак.

– Не спорю. Помолчи, пожалуйста.

– Я только что видел знак.

– И что он гласил?

– Что ты – говнюк.

– Пап.

– Нет, он гласил: «Кенмор-сквер – Фенуэй». Разворачивайся.

– Кенма! Я не могу развернуться.

– Отрасти себе кохонес [279]и вперед на разворот.

Тед изобразил достойный кинематографа выверт и идеально вписался, изумив себя самого. Они вернулись тем же путем, что и приехали сюда, при этом ржали так, что чуть не надорвались.

– Еще, папочка! – вопил Марти. – Еще!

– Не, ладно тебе, мы почти прибыли.

– Зануда ты.

Тед разогнал мотор и сделал на хорошей скорости еще один разворот. А потом еще – чтобы положить машину на нужный курс.

Марти высунул голову из окна и орал:

– Йе-е-е-е-е-е-е-е-е-е…

Через несколько минут они припарковали машину на Лэнсдон-стрит. Вот он, стадион, Зеленое Чудище [280]. По радио объявили, что шорт-стоп у «Янки» – Брыки Дент. Седьмой иннинг. «Носки» ведут со счетом 2: 0. Тед с Марти пропустили почти всю игру. Тед выскочил из машины:

– Давай, пап, погнали внутрь.

– Когда иннинг закончится. Они без меня выигрывают, не хочу порчу навести. Давай отсюда послушаем.

– Это Брыки Дент. Он не умеет бить. Ничего не случится. Пошли.

– Пойдем, когда иннинг закончится.

Тед сел обратно:

– Ладно, как скажешь.

Тед глядел на Фенуэй всего в нескольких сотнях футов от них и думал о Моисее и горах Фасги, где Бог показал ему Землю обетованную, но потом не дал в нее войти.

Дул беспокойный, крученый ветер. Фил Ризуто сказал:

– Вы заметили флаг, а? Уму непостижимо. Не успел Джим Райс выйти на пластину, как на левое поле подул ветер. Он не только помог Ястремскому в хоум-ране, но и помешал Джексону. Когда Джексон кидал флайбол, ветер дул на правое поле и не дал мячу пойти косо. Кто-то говорил мне, что «Носки» на своем стадионе управляют стихиями. Я не верил – до сего дня.

Они слушали, как на пластину выходит Дент, играть против бостонца Майка Торреса, и Тед в тысячный раз пожалел, что его непримиримое сиденье не желает откидываться. Комментаторы с нумерологическим фетишизмом, свойственным лишь бейсбольным фанатам, астрологам и каббалистам, в миллионный раз повторили, что край левого поля охраняет Зеленое Чудище. Зеленое Чудище всегда напоминало Теду бессмертного противника сэра Гавейна – Зеленого Рыцаря. Диковинные пропорции Фенуэя для поклонников бейсбола были такой же квадратурой, как теорема Пифагора, – пережиток времен до стандартов, времен игровых полей, нашлепанных по формочке для печенья, – высота стадиона компенсировала недостаток глубины. Всего 310 футов от домашней пластины, едва ли шире поля Малой бейсбольной лиги, эта стена возносится на 37 футов и 2 дюйма, как дитя природы, в разы выше любого ограждения на любом поле Главной лиги. Словно капризный бог, стена карает за хорошие броски, из которых на другом поле получился бы хоум-ран, но в Фенуэе без должного навешивания мяч летит в поднебесную таблицу счета и рикошетит на поле всего лишь синглом. Однако стена дала, стена и взяла [281]: Чудище могло вознаградить за ничтожный поп-флай, какой в любом другом месте пошел бы «свечой», а тут получал дозволение на хоум-ран. Несносная, неразумная ветхо заветная стена.