Хуан Гомес-Хурадо - Красная королева

Наедине с голосом.

Ты вовсе не особенная.

Тебе это только кажется.

На самом деле особенных нет.

Неправда, как раз она-то особенная. Она Карла Ортис. Под ее руководством работают тысячи людей, а через какое-то время (она надеется, что это произойдет нескоро, ей не к спеху, она ведь так сильно любит своего отца, но таков закон жизни) на нее будут работать сотни тысяч. Когда она выходит на улицу, ее поджидают у входа папарацци. Каждый ее жест, каждое слово, каждый новый костюм порождает новости, фотографии, комментарии. Ее отец влиятельный человек со связями. Прямо сейчас об ее исчезновении говорят все мировые СМИ, это самая обсуждаемая тема. #ГдеКарла или, может, #ВернемКарлу. Вся Испания будет жить только ее поисками, внимательно анализировать малейшие зацепки. Целая страна будет поддерживать войско, которое соберет отец, чтобы спасти ее.

Еще чуть-чуть, и ее воображение станет осязаемой реальностью. Это вопрос нескольких часов, может быть, минут. Сюда ворвется толпа людей в форме, они выбьют эту металлическую дверь и заберут Карлу, вернут ее к сыну. Отец будет ждать снаружи в окружении журналистов. Карла предстанет перед ними с усталым выражением лица, но при этом со спокойным взглядом и гордо поднятой головой. Она поприветствует их легкой, но уверенной улыбкой. Чтобы сразу стало ясно, что ее не удалось сломить. Фотография обойдет весь мир. И спустя несколько месяцев, когда это будет целесообразно, она даст свое первое интервью, в котором расскажет какой-нибудь проверенной журналистке о своих испытаниях. И это станет отличной рекламой для ее бренда, для одежды, которую носят сильные женщины во всем мире, и продажи тут же резко вырастут, и отец наконец-то будет любить ее больше, чем сводную сестру.

Это вопрос нескольких часов. Может быть, минут.

Следуя указаниям Антонии, Джон подруливает к бару неподалеку от площади Эмбахадорес. Снаружи – скопище такси. Внутри – стадо голодных таксистов. Отвратное заведеньице, на тараканьей лапке висящее над перспективой быть закрытым санитарной инспекцией. Даже передача «Кошмар на кухне» отказалась бы от съемок в этом месте , думает Джон. Но как только приносят заказ – все предрассудки летят к черту. Инспектору Гутьерресу подают пиво ноль-три и перченый антрекот размером чуть ли не с полкоровы, и это тут же примиряет Джона со всем человечеством. Антония же довольствуется сырно-мясным сэндвичем и несвежим пинчо [15] Испанская легкая закуска в виде небольшого бутерброда. с тортильей [16] Традиционный испанский омлет с картофелем. , подогретой в микроволновке.

Бог ты мой, как же плохо питается эта девочка. Странно, что при этом она такая стройная. Видимо, голова у нее потребляет немало топлива.

– Кстати, – говорит Джон, когда они заканчивают есть, – что это за удостоверение ты ему показала?

– Оно подлинное. Ну, то есть насколько вообще может быть подлинным ничего не значащий кусок пластика. Ментор мне несколько таких достал.

– Твой друг – темная лошадка.

– Да он сукин сын.

Чую, дальше последует «но» , думает Джон.

– …но то, что он делает, то, что мы делали… было не напрасно. Каждый раз. Конечно, не без издержек, – говорит она, и ее лицо омрачается.

На какое-то время они оба замолкают, и звучит лишь телевизор, включенный на «Канале 24».

– Ты не хочешь об этом говорить?

– Нет, это личное, – отвечает Антония. И вдруг начинает смеяться.

– Что тебя так веселит?

– Ничего. Ты просто сегодня назвал меня своей напарницей. Я что, больше для тебя не бремя, от которого нужно как можно скорее освободиться?

Джон скрещивает руки на груди. Вопрос серьезный, тут нужно подумать. Антония Скотт, конечно, замкнутая, невыносимая самодурка, с ужасным вкусом в том, что касается еды; к тому же она непредсказуема и вполне вероятно, что вообще с приветом, ну или, по крайней мере, близка к этому.

Но.

– Да, так и есть. Раз уж мы во все это ввязались, буду помогать тебе до конца. Да и в Бильбао меня никто особо не ждет. Разве что маменька с лото и кокочас.

– У тебя что, нет напарника в комиссариате?

– Был, но он ушел на пенсию три месяца назад. Хороший мужик. Очень остроумный. А в «Скрэббле» [17] Настольная игра, также известная как «Эрудит». – так вообще Криштиано Роналдо. Я по нему скучаю.

– У тебя есть парень?

– Сейчас нет. А у тебя?

– Муж. И ты знаешь, где он.

– И сколько он уже там лежит?

– Три года.

– Так долго. А тебе сколько лет? Тридцать… с чем-то?

– Да, с чем-то, – отвечает Антония, бросая в него скомканную жирную салфетку.

– Ну ясно. Небось время от времени тело требует ночной жизни.

Антония мгновенно краснеет. Эффект просто поразителен: ее щеки за секунду становятся пунцовыми. Джон видел такие в последний раз у Хайди , а это как-никак была девочка из мультика.

– Подумать только… Надо же, сеньорита Скотт… Значит, ты иногда находишь себе на ночь развлечение. Тем лучше для тебя, – говорит Джон, приподнимая и слегка наклоняя в ее сторону бутылку пива.

Антония открывает рот, чтобы возразить, но тут же понимает, насколько это глупо.

– Тут нечего отмечать. Это не повод для гордости, – сухо отвечает она.

– Детка, если тело требует…

– Сейчас тело должно требовать только одного: продолжения работы.

Джон глядит на нее настороженно. Переводит взгляд на часы. И снова смотрит на Антонию, еще более настороженно.

– Я вообще-то думал, что мы пару часиков поспим. Твой друг Ментор забронировал для меня номер в четырехзвездочном отеле. Он, конечно, мудак, но при этом шикующий мудак. И я валюсь с ног от усталости.

– Ты неправильно думал. Бери свое пиво, и пойдем за тот дальний столик.

Джон следует за ней, и они пересаживаются подальше от остальных клиентов. Антония вытирает руки о штаны, избавляясь от остатков жира, и достает из сумки айпад.

– Мы должны быть осторожны еще по одной причине, Джон. Мне совсем не понравился разговор с Рамоном Ортисом. В его взгляде я увидела страх.

– Ему страшно за свою дочь. Это логично, – отвечает Джон, пытаясь понять, к чему она ведет.

– Логично, – повторяет Антония и замолкает.

– Что же ты такого особенного заметила?

– Я, конечно, не лучший толкователь человеческих эмоций.

– Ну, это понятно. Но…

– Но в подобных случаях страх выражается в трех формах: тревога, сомнение и шок. Шок, по идее, должен быть выражен сильнее. А вместе с ним и потребность в защите.

– Тут мы имеем дело не с обычным случаем. Все-таки речь идет о миллионере, о начальнике сотен тысяч людей.

– Я знаю. Но это не отменяет того, что он отец этой женщины.

Джон делает большой глоток.