Хуан Гомес-Хурадо - Красная королева

– Сделай, как я прошу.

Антония берет телефон.

– Надо было нам попросить фонарик у сторожа.

Или взять с собой , думает Джон, у которого обычно фонарик под рукой. А сейчас его «Маглайт» лежит в машине – в той, что осталась в Бильбао в двух кварталах от комиссариата.

Когда они углубляются в лес по направлению следов, под ногами у них похрустывает хвоя, выдавая их присутствие.

И больше ни единого звука.

Джон ощущает странное покалывание в коже головы. С ним такое уже было пару раз. В тех случаях, когда ситуация не сулила ничего хорошего. Ему никогда в жизни не приходилось стрелять: на самом деле, мало кому из полицейских приходится хоть раз в жизни это делать. Однако были случаи, когда он вынужден был достать оружие. И всякий раз при этом он ощущал такие же электрические разряды: словно сотни насекомых перебегают с места на место по его черепу.

Он вынимает пистолет и опускает защелку предохранителя.

– Иди осторожно.

– Я тебе уже сказала, нам тут некого бояться. И уж во всяком случае, не его, – говорит Антония, светя телефонным фонариком влево.

На земле в круге света виднеется рука.

Бледно-серая кожа излучает призрачное сияние.

Они подходят ближе и обнаруживают тело Кармело Новоа Иглесиаса. Он лежит на спине среди кустов ладанника, на которых еще осталось несколько цветков. Застывшие глаза шофера обращены к верхушкам деревьев, словно вопрошая: почему, за что? Ответа нет. И на ресницах печально мерцают капли росы.

Губы Кармело застыли в предсмертной улыбке. И очертаниям страдальчески оскаленного рта вторит рана на шее.

– Кажется, ты мне должен сэндвич микст, – говорит Антония.

Джон, который, несмотря на долгие годы работы в полиции, продолжает ощущать тошноту от трупного зловония, изо всех сил сжимает зубы, чтобы его единственная приличная за последние два дня еда осталась внутри.

– Боюсь, подозрения Парры относительно виновности шофера не подтвердились, – говорит он, когда приходит в себя.

– Ну разве что он был сообщником этого Эсекиэля, и тот решил замести следы. Но это крайне маловероятно. Я ошиблась, Джон. Ты был прав. Нам следовало бы как можно скорее рассказать Парре о преступлении в Ла-Финке.

– Вот это да! Антония Скотт ошиблась. Ну все, приехали!

– Не дурачься. К тому же надо было выяснить…

Джон прерывает ее, подняв руку.

– Ты слышала?

Скрежет и глухое урчание. Звук заводящейся машины: его не спутаешь ни с чем. А затем грозный рев надрывающегося мотора, один раз, два раза. В бездонной тишине рассветного леса создается впечатление, будто этот звук раздается одновременно отовсюду и ниоткуда.

Оба в растерянности смотрят по сторонам.

– Что?…

И в этот момент зажигаются фары «порше» и происходят сразу три вещи.

Водитель отпускает тормоз, и машина, движимая пятьюстами лошадиными силами, несется прямо на Антонию Скотт, словно огромный черный хищник.

Ослепленная фарами Антония стоит как вкопанная. Ее ноги будто приросли к земле, и она никак не может сдвинуться с места. За те полторы – или, может, две – секунды, что требуются этой двухтонной машине, чтобы преодолеть расстояние до ее парализованного тела, Антония постигает принцип, который всегда ее завораживал. Почему олени и кролики не убегают от машины, которая движется прямо на них? Ответ на этот вопрос дает ее собственная нервная система. Такова естественная реакция тела млекопитающего, когда в темное время суток ему что-то угрожает и при этом он оказывается ослеплен: оставаться на месте. Для последней мысли перед смертью вполне неплохо.

И, наконец, третье: наплевав на свою физическую безопасность, в порыве безудержной храбрости инспектор Гутьеррес бросается на Антонию Скотт и летит вместе с ней на землю за миг до того, как бампер огромного элитного внедорожника врезался бы в нее на скорости пятьдесят километров в час, что было бы для нее равноценно падению с шестого этажа.

Жесть, что творится , думает Джон, все еще лежа на Антонии.

– Пусти, пусти! – кричит она, извиваясь под его телом словно ящерица.

Джон вскакивает на ноги и хватает пистолет, не отрывая взгляда от огней «порше», виляющих между деревьями. Он принимает боевую стойку – ноги на ширине плеч, слегка согнуты в коленях, левая рука поддерживает правую – и выстреливает.

Пуля, которая должна была пробить заднее стекло, попадает в багажник. Джону не хватает практики. К тому же ему отнюдь не помогает то обстоятельство, что «порше», в который он целится, скачет по неровной почве, как шарик в лототроне.

Во второй раз выстрелить не удается, потому что Антония заслоняет ему вид.

– Куда ты прешь, совсем рехнулась! Свали с дороги!

Антония не отвечает. И прет она в сторону машины.

Эта баба когда-нибудь меня убьет , думает Джон, догоняя ее. А иначе я ее убью .

Джону Гутьерресу погони на высокой скорости не нравятся.

И дело тут не в эстетике. Когда видишь такие сцены в кино, все просто волшебно. Ускоренный монтаж, постоянная смена плана, музыка, звук, переходящий из фронтальных колонок в тыловые для создания эффекта движения.

Что Джону не нравится в погонях на высокой скорости, так это роль штурмана.

Он едва успел добежать до машины, как Антония уже завела мотор и разворачивалась на пустыре. По инерции машина на секунду остановилась, и Джон воспользовался моментом, чтобы открыть дверь и запрыгнуть внутрь. А Антония тем временем уже ударила по газам.

– Можно узнать, какая муха тебя укусила? – спрашивает Джон, пристегивая ремень. – А если бы я случайно выстрелил в тебя?

Антония не отвечает. Она разогналась уже почти до девяноста километров в час и это на такой узкой дорожке, что рекомендованная скорость здесь, наверно, не должна превышать прогулочного шага пенсионера с корзинкой для пикника. Бампер сметает на пути кустарники. А Антония и бровью не ведет.

У нее сейчас такое выражение лица, которое Джону уже знакомо. Стеклянные глаза, стиснутые челюсти. Это означает, что ее мозг работает на максимуме и даже выходит за пределы своих возможностей. Ей приходится справляться одновременно с двумя сложными задачами, и она старается изо всех сил.

Максимальная скорость «Ауди А8» (225 км/ч).

Местоположение трупа.

Расстояние между деревьями.

Максимальная скорость «Порше Кайена Турбо» (ее она не знает и злится на себя за то, что не выяснила заранее).

Ножевое ранение в шею безоборонительныхраннаруках ятакнемогувсеодновременно…

Антония вновь чувствует удушье. А когда ведешь машину на такой скорости, это крайне нежелательно. И потому она решает сдаться. Опять.

Только в этот раз, и все. В последний раз.