Хуан Гомес-Хурадо - Красная королева

Однако со вторым выстрелом везение их покидает. Вторая пуля попадает Маркосу в лобную кость, от которой врачам придется потом отрезать большой кусок, чтобы дать мозгу хоть какой-то шанс на исцеление. Видимо, пуля отскочила от стены. Видимо, произошло нечто серьезное, чтобы Маркос набросился на незнакомца.

Кошмар никогда ничего не проясняет. Кошмар всегда заканчивается грохотом второго выстрела, отдающимся долгим эхом в ушах.

И тогда она просыпается.

И больше уже не может уснуть, терзаясь до утра угрызениями совести.

Карла снова плачет: на этот раз от злости и стыда из-за обманутого доверия. Она ощущает острую физическую потребность извергнуть, выплеснуть из себя образ Сандры как несчастной жертвы, чтобы освободить место для переполняющего ее гнева, от которого зудит кожа и горят уши, шея и лоб. Она сжимает кулаки, представляя, что сворачивают Сандре шею. Она давит ногой на дверь, представляя, что расплющивает Сандре череп…

Погоди-ка.

Дверь чуть-чуть поддалась нажиму.

Карла вновь изо всех сил давит на нее ногой, но дверь поддается лишь на пару миллиметров, не более того.

Когда Сандра захлопнула дверь, металлическая пластина опустилась не на то же самое место. Теперь она немного смещена. Ее положение не соответствует точь-в-точь раме. И от надавливания появляется щель – впрочем, совсем крошечная.

Карла разочарованно отворачивается от двери. И тогда раздается голос.

Ты можешь кое-что сделать. Слушай меня.

И Карла слушает.

Она жадно внимает каждому слову. Она знает, что только голос поможет ей спастись. И теперь она знает кое-что еще. А именно – чей это голос. Это голос другой Карлы. Более сильной, более решительной, четко знающей, что нужно делать. Эта другая Карла не просит разрешения, а действует.

И она тоже будет действовать.

Она направляется в угол рядом с выгребной ямой – туда, где от влажности немного отклеилась плитка. Совсем чуть-чуть, ровно настолько, что под нее с трудом можно просунуть палец.

И Карла просовывает указательный палец между плиткой и стеной, не думая о том, какие страшные ползучие существа могут обитать с той стороны, и чувствует, что цемент начинает крошиться. Совсем чуть-чуть. Всего лишь несколько песчинок.

Карла думает об отце. Когда его спрашивают, с чего он начал строить свою империю, он отвечает: с продажи трех рубашек .

Карла начинает скрести под плиткой указательным пальцем.

И песчинок становится все больше и больше.

Женщина на ресепшене (ее зовут Меган) с головой погрузилась в чтение любовного романа. Она привыкла коротать время за чтением в мертвые часы. Хоть какой-то плюс от этой низкооплачиваемой работы.

Пальчики с идеальным маникюром стучат в стеклянную дверь. Снаружи стоит хорошо одетая улыбающаяся женщина. С приветливым лицом.

Меган без колебаний нажимает на кнопку, открывающую дверь. Такое приветливое лицо не может вызывать недоверие.

Когда женщина проходит внутрь, Меган с некоторой досадой откладывает роман в сторону. Ей не терпится узнать, помирится ли героиня с мужчиной своей жизни, несмотря на то что она принадлежит к проклятому клану, с которым воюют Мак-Кельтары. Героиня изображена на обложке спиной. Но это и не важно, ведь главная роль в этом повествовании отведена мужчине с голым торсом и в клетчатой шотландской юбке. Впечатляющие кубики пресса и мощные грудные мускулы как-то не очень вяжутся с Шотландским высокогорьем тринадцатого века, но кого это волнует, главное, что полный «Axe-эффект».

– Добрый день. Добро пожаловать в «Хастингс». Чем я могу вам помочь?

Женщина, улыбаясь, приближается к стойке ресепшена. Одну руку она держит за спиной.

Теперь, когда Меган видит ее вблизи, лицо женщины уже не кажется ей таким приветливым.

На этот раз изнеможение оказывается сильнее чувства вины. Спустя несколько минут после пробуждения от кошмара Антония вновь погружается в сон.

И из этого тяжелого, густого и липкого, как смола, сна ее вырывает телефонный звонок. За окном уже вовсю светит солнце.

– Включи телевизор, – требует Ментор.

– Какой канал?

– Любой.

И правда. С первого по пятый канал показывают одно и то же, меняются лишь лица сидящих за столом людей. Все запланированные программы были прерваны ради специального выпуска . Антонии даже не надо прислушиваться, чтобы понять, о чем речь. Хэштег вверху экрана говорит сам за себя.

– Когда это произошло? – спрашивает она, глядя на часы.

Уже начало второго.

– Полтора часа назад один баскский журналист опубликовал это на сайте своей газеты.

– И ты звонишь мне только сейчас?

– Я был на совещании со своим начальством. Ты отстранена, Скотт. Все кончено.

Антония не может поверить услышанному.

– Ты шутишь?

– Это приказ сверху.

– Но ведь у нас сейчас есть его имя. Мы знаем, кто он, и мы могли бы…

– Теперь это уже слишком опасно, – перебивает ее Ментор. – И есть кое-что еще, Скотт. Этот журналист…

Антония видит его на одном из каналов: он сидит за столом среди таких же невежественных и горластых болтунов, как он сам. Предпенсионник с грязными волосами, собранными в хвост. Антония тут же его узнает.

Это он поприветствовал вчера Джона на улице Серрано. Той самой улыбкой.

Glas wen.

На валлийском языке это значит «синяя улыбка». Злорадная усмешка при виде страданий врага.

– …судя по всему, этот журналист увидел инспектора Гутьерреса по телевизору после вашей гонки по М-50. Он также был одним из тех, кто вещал о деле, связанном с сутенером.

– Он преследовал Джона, – шепчет Антония.

– Видимо, он почувствовал, что что-то тут не так. И судя по всему, договорился с Паррой об эксклюзивном репортаже. Такое вполне может быть.

– Это ты во все это его втянул, – говорит Антония.

– Я же тебе объяснял, что Гутьеррес сам…

– Ты втянул в это Джона. Ты вечно находишь себе марионеток со сломаной ногой. Ты, Ментор. Это ты во всем виноват.

– Можешь обвинять меня сколько угодно. Только вот предпринимать ничего не надо.

– Осталось семнадцать часов!

– Теперь это дело полиции, Скотт. Это приказ. Не вмешивайся.

– А как же Карла Ортис?

– Еще будут другие сражения, Скотт. Так что успокойся.

Ментор вешает трубку.

Железная логика. Пожертвовать слоном, чтобы продолжить игру. Потому что главное – остаться в игре. Пожертвовать одной жизнью сегодня, чтобы завтра, возможно, спасти сотню. Как в той старинной притче про шахматы. Одно зернышко на первую клетку, два на вторую, четыре на третью. А на последнюю несчетное количество.