Норб Воннегут - Боги Гринвича

— Ну, что сказал Лизер? — потребовал Олавюр.

— Он вернется.

— Когда?

— Ты же слышал, — зарычал Сигги, которому уже не требовалось сохранять сдержанность и уверенность. — Я сказал: «Я не могу ждать вечно».

— Так в чем проблема? — спросил Олавюр, заметив смену настроения брата.

— Сай может раскусить наш блеф, — отрезал арт-дилер. — Вот в чем проблема.

Он вел переговоры уверенно и невозмутимо. А сейчас маска спокойствия исчезла, и его волнение росло с каждой минутой. Олавюр начал было говорить, но Сигги оборвал его.

— А если он захочет встретиться в Рейкьявике? — саркастически заметил он. — Мы покажем ему «Портрет юноши» в альбоме по искусству?

— Соглашайся на встречу, — успокаивал его Олавюр. — «Владелец» — наша выдумка, за него говорим мы. Он может струсить в последнюю минуту.

— Не первый случай, когда продавца заест совесть, — согласился Сигги, понимая подход, но не принимая его. — Брат, это дурацкая затея. Либо отступит Сай, либо мы. Не понимаю, что ты надеешься выиграть.

— Знание, — возразил Олавюр. — Следующий разговор — критический. Если Лизер сосредоточится на цене, значит, секрет его инвестиций существует.

— Почему?

— Сигги, я знаю этого парня. Я прочел все, что о нем напечатано. Сай Лизер не задумываясь обменяет методики на бессмертие, особенно если будет рассчитывать заработать десятки миллионов в процессе…

— А если секрета не существует?

— Тогда он не рискнет это выдать, — пояснил банкир. — Торговые операции похожи на войну.

— Чем?

— Все вертится вокруг хитростей, — сказал Олавюр. — Он не станет подставлять фланг.

— Знаешь, братик, я бы предпочел, чтобы ты держался своих ценных бумаг и не вовлекал меня и мой бизнес в свою войну.

— Твой арт-бизнес — наше преимущество. Лизер играет на чужом поле.

Сай изучал стены своего кабинета. На мгновение его взгляд остановился на рисунке Пикассо. Рисунок, всего лишь небрежный набросок, натюрморт с сардинами и сангрией, не слишком дорогой для работ Пикассо. Но титану хедж-фонда он нравился.

Этот рисунок Пикассо означал успех. Он укрепил решение Лизера уйти из «Меррил Линч» и попытать счастья. Решение, которое сделало Лизера владельцем особняка и поместья на Раундхилл-роуд.

Овладение достойным трофеем, будь то Пикассо или «Бентли», связано с неопределенностью. «Пока ты выигрываешь, — напомнил себе Лизер. — Бедняги-неудачники бедны именно потому, что они неудачники».

И сейчас Лизеру приходилось принимать такое же решение. Такой же шанс, за который можно ухватиться. Потому что набросок Пикассо не принесет бессмертия основателю хедж-фонда с портфелем меньше миллиарда долларов. Нужно десять миллиардов, а то и двадцать. И тогда можно жить вечно.

Сай воображал, как он прославится, если раскроет миру бесценную картину, похищенную нацистами. Он представлял сцену в «Сотбис» — вот он продает Рафаэля, принимает чек и купается в славе. Ему надо найти способ ухватиться за эту возможность, не рискуя бизнесом.

Лизер мог бы навсегда остаться в своих мечтах. Но Кьюсак постучал в дверь и просунул голову вовнутрь.

— Сай, простите, что отрываю. У вас найдется пять минут?

— Это важно?

— Я знаю, кто валит «Бентвинг».

— Кто? — взревел Сай, вылетев из своего кресла.

— Помните катарского шейха, о котором я упоминал?

— Который в сговоре с «Хафнарбанки», — подтвердил Лизер.

— Он подает знак, чтобы мы оставили банк в покое.

— Как ты догадался? — с любопытством спросил Сай.

— Возмездие. Наша игра против «Хафнарбанки» задевает его портфель. Он злится. И валит «Бентвинг», чтобы рассчитаться.

— Отправь ублюдку мирное предложение. Может, полкило сала…

— Думаю, нам стоит снять прибыль, — ответил Кьюсак. — Но вы уже знаете мою позицию.

— Как он узнал, что это мы? — спросил Лизер, игнорируя совет.

— Я сложил вместе кое-какие комментарии от друзей. Это скорее догадка.

— Кто? — повторил Сай.

— Какая разница?

Джимми понимал, его дружбе с Гиком уже не стать прежней. Может, она вообще умрет. Но идея сдать Димитриса Георгиу была ему не по нутру.

— Как знаешь, — ответил Лизер и сменил тему. — Калеб Фелпс будет в МСИ?

— Вопрос решен. Я получил подтверждение в пятницу.

— Хорошая работа. А теперь иди. Мне надо позвонить.

Кьюсак вышел из кабинета, думая, за что его похвалил Сай. За «Бентвинг»? Или за еще одного гостя на вечеринке?

Лизер перезвонил Сигги через сорок пять минут.

— Вы были правы с самого начала, — сказал он исландцу.

— В каком смысле?

— Высокое Возрождение — не мой профиль.

— Он — нет, но деньги — да, — возразил арт-дилер.

Он снова был на сцене, снова сдержанный и уверенный, непревзойденный актер.

— Я удивлен, что вы упускаете такую возможность.

— Не мой профиль, — снова сказал Лизер.

Сейчас все, исходящее из Исландии, казалось ему отравленным.

— Возможна существенная скидка. Это вынужденная продажа.

— Не мое.

— Что-то не так? Ведь вас интересовали мои предложения.

— Не мое, — повторил Лизер.

— Вы даже не видели картину.

— Может, это и к лучшему, — заметил Сай, его голос стал холодным и отстраненным. — Мне нужно сосредоточиться на бизнесе.

Сигги знал, что ответить:

— Как хотите. Я больше не буду предлагать вам такие возможности.

— А у вас есть что-то еще? — с оттенком сожаления спросил Сай.

— До свидания.

Сигги повесил трубку. Все произошло слишком резко. Он посмотрел на троюродного брата. Занавес упал. Мягкий арт-дилер уже не стоял на сцене. Он несколько раз моргнул.

— Мне тошно.

Олавюр ободряюще похлопал брата по плечу.

— Я знаю, что тебе сейчас нужно. Как называется вино, которое прислал Лизер?

— Ты имеешь в виду «Sine Qua Non the 17th Nail in My Cranium» 2005 года? Оно приехало в деревянном ящике с гвоздем в середине крышки.

— Оно самое. Почему бы тебе не откупорить пару бутылок? Мы должны отпраздновать.

— Олавюр, что нам праздновать? Я не в том настроении.

— Пару бокалов, брат, и ты будешь в порядке.

— Ты как-то слишком весел.

— Конечно, — ответил банкир. — Я собираюсь забить семнадцатый гвоздь из этого ящика прямо в череп Сая Лизера. [40] Часть названия марки вина — 17th Nail in My Cranium — переводится как «17-й гвоздь в мой череп».

— Ты говоришь какие-то гадости. Действительно гадости.

— Успокойся, Сигги, мне пора поправить давление. И ты же знаешь, что сказал фон Клаузевиц.

— Военная история — твое увлечение, а не мое.

— «Кровь — цена победы».

Лето ушло, как настоящий неудачник, который только что поручился за кого-то. Утром после Дня труда весь Хеджистан вернулся из своих домов в Хэмптонсе или на Мартас-Винъярд. Загорелые и целеустремленные менеджеры, оживленные соленым океанским ветром, рвались в бой. Свежие головы, поджарые тела. Они были готовы бороться с проблемными рынками, упавшими с января на тринадцать процентов.