Джон Карр - Все приключения Шерлока Холмса

– Я полагал, вы будете вести расследование в Лондоне, – с сожалением проговорил Фелпс.

– Мы займемся этим завтра. А пока я смогу принести больше пользы, оставшись здесь.

– Передайте моим, что я надеюсь вернуться завтра вечером, – прокричал Фелпс, когда поезд тронулся с места.

– Возвращение в Брайарбрэ не входит в мои планы, – ответил Холмс и весело помахал нам рукой.

Мы с Фелпсом проговорили весь путь до Лондона, но так и не смогли найти удовлетворительного объяснения новому повороту событий.

– Наверное, он хочет разобраться с ночным грабителем, – предположил Фелпс. – Если, конечно, это был вор. Лично я не верю, что это был обычный взломщик.

– А кто тогда?

– Ты, конечно, можешь считать, что у меня расстроены нервы, но я полагаю, что вокруг меня разворачивается сложная политическая интрига и заговорщики, уж не знаю почему, покушаются на мою жизнь. Это звучит слишком пафосно и абсурдно, но посмотри на факты! Сам посуди: зачем вору лезть в окно спальни, где абсолютно нечем поживиться, и зачем ему нож?

– Может, это была отмычка?

– О нет, это был нож. Я ясно видел, как в его руке блеснуло лезвие.

– Но у кого ты мог вызвать такую злобу?

– Ах! Если б я только знал!

– Хм, если Холмс придерживается такой же точки зрения, его действия вполне объяснимы, верно? Если предположить, что твоя теория верна, то, схватив человека, который угрожал тебе прошлой ночью, он сможет выйти на того, кто похитил договор. Вряд ли ты успел нажить сразу двух врагов, один из которых украл договор, а другой покушается на твою жизнь.

– Но мистер Холмс сказал, что не собирается возвращаться в Брайарбрэ.

– Я не первый день с ним знаком, – сказал я, – и поверь мне: он ничего не делает без причины.

После этого мы сменили тему и заговорили о разных пустяках.

Этот день меня порядком утомил. Фелпс еще недостаточно оправился после болезни, к тому же несчастья сделали его сварливым и нервным. Напрасно я пытался заинтересовать его рассказами об Индии и Афганистане, обсудить социальные проблемы – ничто не могло развеять его хандры. О чем бы мы ни начинали разговор, он всегда возвращался к злосчастному договору, и все опять шло по кругу: вопросы, догадки, предположения – а что сейчас делает Холмс, а какие шаги предпримет лорд Холдхерст, какие новости мы услышим завтра утром? Ближе к ночи он так разволновался, что я начал за него опасаться.

– А ты сам веришь в методы Холмса? – спросил он.

– Я не раз видел его в деле.

– Но бывало, чтобы он распутывал совсем безнадежные дела?

– О да; он решал задачки, где неизвестных было еще больше.

– Возможно, тогда не были затронуты интересы государства?

– Насчет этого не уверен. Но знаю точно, что как минимум три царствующих дома Европы обязаны ему избавлением от очень больших неприятностей.

– Послушай, Уотсон, ты его изучил. Но для меня он – совершенно непостижимая личность, и я ума не приложу, как он думает все это распутать. Как ты считаешь: я могу на него надеяться? На твой взгляд, он рассчитывает на успех?

– Он ничего не говорил.

– Плохой признак.

– Напротив. Я заметил, что, когда у него нет никаких нитей, он обычно сразу об этом говорит. А вот когда он идет по следу, но не уверен, тот ли это след, который ему нужен, он становится крайне сдержанным в оценках. А сейчас, приятель, позволь мне уложить тебя в постель, чтобы встретить завтрашний день со свежей головой. Наши разговоры все равно ничего не изменят.

После долгих уговоров Перси все же последовал моему совету, хотя беспокойство вряд ли позволило бы ему уснуть. Хуже было то, что его состояние оказалось заразительным. Я полночи вертелся с боку на бок, прокручивая в голове события минувшего дня и обдумывая различные версии – одну невероятнее другой. Почему Холмс остался в Уокинге? Зачем он попросил мисс Харрисон не выходить из комнаты Перси? Почему он скрыл от обитателей Брайарбрэ, что будет поблизости? Я ломал над этими вопросами голову до тех пор, пока не задремал в надежде, что во сне получу ответы на все свои вопросы.

В семь утра я проснулся и сразу направился в комнату Фелпса. Он провел бессонную ночь и встретил меня вопросом, не приехал ли Холмс.

– Он будет в восемь, как обещал, – ни секундой раньше, ни секундой позже, – ответил я.

Я сказал чистую правду: как только часы пробили восемь, к дому подкатил кеб, и мой друг спрыгнул на тротуар. Наблюдая за ним из окна, мы увидели, что его левая рука перевязана бинтами и сам он очень мрачен и бледен. Он вошел в дом, но долго не поднимался наверх.

– Такое впечатление, что его избили, – воскликнул Фелпс.

Я был вынужден согласиться с ним.

– В конце концов ключ к разгадке этого дела следует искать здесь, в городе, – сказал я.

Фелпс застонал.

– Уж не знаю почему, но я ожидал от него большего, – откликнулся он. – Если не ошибаюсь, вчера у него рука не была перевязана? Что же могло с ним случиться?

Холмс вошел в комнату.

– Надеюсь, вы не ранены, Холмс? – спросил я.

– Ах, это просто царапина, которую я получил из-за собственной неуклюжести, – ответил он, пожелав нам доброго утра. – Должен сказать вам, мистер Фелпс, что ваше дело – одно из самых запутанных в моей практике.

– Я так и думал, что оно окажется вам не по силам.

– Зато я получил бесценный опыт.

– Судя по этим бинтам, вы попали в переделку, – сказал я. – Ведь вы расскажете нам, что случилось?

– После завтрака, мой дорогой Уотсон. Я надышался свежим воздухом Суррея и нагулял аппетит. Насколько я понимаю, на мое объявление насчет кеба никто не откликнулся? Ну что ж, нельзя же все время рассчитывать на везение.

Стол был уже накрыт, и только я собрался позвонить, как вошла миссис Хадсон с чаем и кофе. Еще через несколько минут она принесла приборы, и мы сели к столу. Холмс с аппетитом набросился на еду, а мы с Фелпсом выжидательно смотрели на него: я – сгорая от любопытства, а мой приятель – почти утратив надежду.

– Миссис Хадсон, как всегда, на высоте, – заметил Холмс, снимая с блюда салфетку, под которой оказался цыпленок под соусом карри. – Ассортимент ее блюд несколько ограничен, зато она, как истинная шотландка, имеет правильное представление о завтраке. Что там у вас, Уотсон?

– Яичница с ветчиной.

– Хорошо. Чего вам положить, Фелпс: цыпленка, яичницу или вы справитесь сами?

– Благодарю, у меня нет аппетита, – сказал Фелпс.

– Оставьте! Попробуйте вот это блюдо, что перед вами.

– Спасибо, я не в состоянии.

– Ну тогда положите мне кусочек, – сказал Холмс, лукаво подмигнув мне.

Фелпс убрал с блюда салфетку и вдруг издал жуткий крик, уставившись на него с побелевшим лицом. В центре блюда лежал свиток из бумаги серо-голубого цвета. Фелпс схватил его, развернул, быстро пробежал глазами и начал скакать по комнате как сумасшедший, прижимая свиток к груди и оглашая дом радостными воплями. Потом в полном изнеможении упал в кресло, и нам пришлось дать ему бренди, чтобы он не лишился чувств.